со мной лесной олень по моему хотенью
умчи меня, олень, в свою страну оленью
где сосны рвутся в небо
где быль живет и небыль
умчи меня туда лесной олень
* * *
Иногда при переходе из старого места на новое девочки ненадолго остаются безработными. В такие моменты в их жизни высвобождается столько пространства, что каждая может вскрикнуть у себя в голове и услышать долгое эхо.
Это и радует, и тревожит одновременно. Куда идти? До которого часа спать? Как провести день, потратив как можно меньше?
Безработные девочки ходят по улицам как иностранки. Они видят город в то время, в которое раньше не видели, на их лицах появляются легкий загар и румянец, а на ступнях, отвыкших от долгих прогулок, кровят мозоли. Их пальцы фантомно стучат по любой поверхности как по клавиатуре, а глаза, отвыкшие от света монитора, видят как будто на одну – две диоптрии лучше.
Безработные девочки выдернуты из розеток, если приглядеться, то можно увидеть, как провода при ходьбе тянутся за ними разноцветным шлейфом. Где-то в глубине их квартир чутко спят трудовые книжки. Девочки прижимают руки к груди так, будто держат папку с бумагами, видно, что они чувствуют утрату и пытаются вспомнить лица друг друга. Но пока почему-то не получается.
Поэтому безработные девочки ходят везде по одной и привыкают к тому, что они больше не часть коллективного тела. А еще они привыкают быть различимыми – и это странное чувство. Приглядитесь еще раз – и вы увидите девочек, застывших где попало и как попало, вышедших из офисных стен и потерявших дар речи перед жуками, деревьями и лужами.
Девочки ждут сигнала. Их обязательно позовут – и это будет звук, который различают только они. Он похож на свист, появляющийся, когда все компьютеры и лампы в помещении выключаются, и у этого свиста тоже есть долгое эхо.
У этого цикла есть предыстория, которую, нарушив порядок, стоит рассказать в конце. Несколько лет своей жизни я работала в государственных учреждениях: библиотеках, галереях и университетах. Самая первая моя работа после института была работой на государство.
Этот опыт был для меня непростым, и его последствия в каком-то виде всё еще со мной: в одном учреждении на меня писали анонимные доносы в департамент, в другом профсоюз разослал всем сотрудникам видео со мной – я дома пью вино и смешно ругаюсь – как пример недостойного поведения (мне даже пришлось выступать на собрании трудового коллектива с извинительной речью), в третьем меня отчитывали за фото в лифчике, из пятого и четвертого выдавили за активизм и участие в протестах 2019 года. Все эти ситуации я переживала по большей части в коллективах, считываемых как «женские». Нам мало платили, бюджета на наши инициативы у государства не было практически никакого, зато многие из нас, особенно те, кто пришел недавно, горели желанием влиять на систему изнутри и заполнять ее пустоты своими смыслами. Периодически нам это удавалось. Мы, девочки, как правило, очень любили свою работу. И очень сильно ненавидели ее.
Однажды попав в государственный оборот, можно остаться в нем надолго. Годами одни и те же девочки переходят из институции в институцию, с позиции на позицию. Девочек нанимают, увольняют, сокращают, отпускают в декрет. Девочки копят свои истории и редко когда могут позволить себе поделиться ими публично. Когда меня вынудили уволиться, я написала статью для портала «Такие дела» об опыте работы в госучреждениях культуры: почти все мои герои попросили сохранить анонимность, потому что боялись санкций со стороны бывшего руководства.
В эту книгу вплетены истории сотен девочек. Их передают друг другу в курилках, рассказывают во время обеденных перерывов на ушко, обсуждают с подружками в закрытых группах фейсбука. Описанное в этих текстах характерно, разумеется, не только для госучреждений и не только для женских коллективов, про которые принято говорить, что они похожи на серпентарий. Я как раз хотела уйти от этого стереотипизирующего и эссенциалистского взгляда, расширить мифологию женской коллективности, сделать ее менее целостной, более противоречивой и амбивалентной. А институциональное насилие, описанное мной, может встречаться и в низовых и независимых проектах. Я уже сталкивалась с ним. Потому что насилие и его паттерны витают в воздухе – и мы давно их интернализировали. Оказалось, чтобы не воспроизводить насилие по инерции, нужно постоянное усилие. И иногда мы (и авторка книги не исключение) устаем совершать такое усилие. Таков наш магический институциональный реализм.
