Наша улица ответвляется от предыдущей, и номера домов повторяются. Вот почему это выглядело безвредной ошибкой. И, возможно, ею и было. Мой план, насколько я могу сказать, был оставить посылку рядом с парадной дверью и, самое большее, позвонить перед тем, как удалиться. Но на передней веранде уже сидел ребенок. Лет четырех, если я сужу правильно. Он сидел на старом диване, вытянув ноги прямо и глядя в ридер у себя на коленках. Потом он поднял глаза, и что-то вроде улыбки пробежало по его лицу.
— Вам-доставили-посылку-по-ошибке, — заметил он слишком частым голоском. Почти сливая слова вместе, он сказал: — Спасибо-что-принесли.
Мне это не понравилось. Но я не мог просто швырнуть ему коробку и убежать. Поэтому я поставил ее на веранду и, стоя на ступеньках, заметил своим медленным и глупым голосом:
— У нас одна фамилия.
— Она очень распространена, — последовал единственный возможный ответ. И я сказал:
— Что бы ни было в твоей коробке, надеюсь, это не слишком противозаконно.
Что было шуткой. Ничем более. Но он больше не улыбался. Он выждал полсекунды, что для него было долгим временем. Потом сказал:
— В спешной почте превосходные ИИ безопасности и самые лучшие сенсоры, а я не преступник, сэр.
Созданию, скорее всего, только три года, понял я. Они еще умнее, чем четырех-пятилетние чудеса, от чего только хуже. Они умнее и меньше хотят прикидываться, что это не так. И он снова сказал: «Сэр», и жестко посмотрел на меня. У него были громадные черные глаза, врезанные в крошечное круглое личико, и он продолжал пристально ими смотреть, говоря:
— Если вы не против, то теперь я бы хотел сосредоточить все свое внимание на моей работе.
Не знаю, почему, но я спросил создание:
— А над чем вы работаете?
Если мой новый сосед и задумался над моим вопросом, то не более чем на микросекунду. С самодовольной маленькой ухмылкой он заметил:
— Я не думаю, что существует хоть какой-нибудь мыслимый способ, которым я мог бы объяснить вам, что я делаю.
* * *
Женщины из клуба снова заявились, только на сей раз для настоящего дела. Они стегали, одевали своих чудесных кукол и чудесно проводили время, говоря все вместе, словно щебечущий шторм, пока я не ввалился в комнату. Тогда все замолчали. Даже куклы. Даже Женевьева. Ее голос был слишком громким, и на нее я смотрел, обращаясь ко всем:
— Над чем это вы смеетесь?
Жена спросила:
— Милый, ты не подслушивал?
Я не хотел представляться полным дураком, но все-таки спросил:
— О чем это вы, леди, толкуете?
Ответила Женевьева:
— О прошлом вечере.
Тогда другие куклы зашикали не нее. Она стояла в новом прикиде, такого я еще не видел. Юбка с цветами доходила до лодыжек, и вместе с жакетом они были светло-пурпурного цвета — кажется, его называют лавандовым — большие зеленые изумруды были в ее чудесных волосах и покрывали плоскую маленькую грудь.
— Я ухожу, — сказал я жене. И в присутствии всех она спросила:
— Куда?
Поэтому я ответил:
— Не помнишь? Парни сегодня играют в турнире. — Я имел в виду банду с моей прошлой работы; от нашей компании не осталось ничего, кроме команды для игры в софтбол.
— Как твоя рука? — спросила она, и я ответил:
— В целом, лучше.
— Не думаю, что тебе надо играть, — сказала она, определенно не слишком счастливая.
— Думаю, ты ошибаешься, — ответил я, несколько темня. Но удостоверился, что она не станет ждать меня домой чересчур скоро.
* * *
Человеческие существа никогда еще не играли в лучший софтбол. Это мы говорили себе, когда выходили играть в такие светлые и теплые вечера, как сегодня. Вот для чего именно освободили нас ИИ, хвастались мы. Громко хохоча. Лазая за пивом в холодильник. Каждый крепко бил по медленному толстому мячу, а потом несся к базе быстро, как черт.
Сегодня тоже игрался лучший софтбол в человеческой истории, но не на этом поле. И не нами. Мы были просто стаей мужиков среднего возраста, у которых слишком много времени на еду, и нет на кону ничего действительно важного. Ничего хоть наполовину важного. Через пару минут после игры я не смог вспомнить, кто выиграл. Через полчаса лишь я да пара приятелей остались посидеть на открытой трибуне, приканчивая остатки пива и болтая одновременно обо всем и ни о чем.
