(2) Те взаправдашние германские жители, которых я встретил возле Ализона, во-первых, не имели в себе ничего сказочного, а во-вторых, по своему внешнему виду ничем почти не отличались от уже хорошо знакомых мне галлов. Разве что были еще выше ростом, еще более светлокожими и синеглазыми. И волосы свои не красили. И усов специально не отращивали. И много, очень много было среди них пронзительно рыжих людей.
(3) Знать их носила римские одеяния – по крайней мере, в присутствии Вара.
Князьки и старейшины спали в палатках римского образца. Простые же всадники срезали с деревьев ветки, стелили их на землю, ложились на них, сверху накрывшись попоной и над собой поставив коня, если шел дождь или дул сильный ветер.
(4) Они почти не ели хлеба, брезговали овощами. Зато уважали лесные орехи. Воде предпочитали козье молоко, вину – пиво, нашим римским кашам и похлебкам – жаренное на вертеле или сваренное в огромных медных котлах мясо, чаще всего – свинину.
Быстро рассмотрев и изучив германцев, я скоро потерял к ним интерес – так однообразны и примитивны были эти варвары, и столь монотонной была их повседневная жизнь. А всё мое внимание уже на второй день переключилось на римских солдат и офицеров. Ведь впервые я, что называется, окунулся в легионную жизнь.
XIV. Ближайшим к нашим квартирам было расположение первой и второй когорт Восемнадцатого легиона. Солдаты этого легиона, как я уже вспоминал, были новобранцами. И вот с утра до вечера, с коротким перерывом на полуденный завтрак, центурионы под руководством первого центуриона когорты обучали своих подопечных основам солдатского ремесла: лагерным и боевым построениям, маршевым и боевым движениям, владению дротиками и длинными копьями, щитами и мечами, рытью рвов, сооружению лагерного вала, учреждению оборонительного частокола и так далее и тому подобное.
Свой день я разделил на две части, и первую половину проводил в первой когорте, а вторую – во второй, наблюдая и сравнивая, как по-разному различные командиры воспитывают и обучают.
Первой легионной когортой руководил некто Лелий, человек лет пятидесяти, низкорослый, поджарый, лицом похожий на птицу: с крючковатым носом, круглыми, зоркими и хищными глазами, с плотно сжатыми бескровными губами и яростно пульсирующими желваками. Лелий этот был сущим извергом. Стоило какому-нибудь солдату, особенно молоденькому, совершить одно неточное движение, или промахнуться в метании дротика, или сделать неуклюжий выпад мечом, Лелий налетал на него – действительно, налетал, подобно орлу или ястребу, и сперва клевал злой, остро отточенной бранью, а затем бил витисом, изогнутой тростью центуриона, по ноге, по руке, по тому самому месту на теле солдата, которое совершило неловкое движение.
Если оплошность повторялась, Лелий уже не ругался, а, переложив трость в правую руку, левой рукой бил солдата по лицу (Лелий был левшой).
Один раз, я видел, он так сильно ударил солдата, что кровью его испачкал себе кулак. Тогда он прервал упражнения и велел избитому принести воды и в этой воде вымыть свой кулак, при этом лицо ученика было оставлено в свежей и запекшейся крови до конца учения.
Однажды какой-то великовозрастный новобранец после очередного удара, полученного им от Лелия, в сердцах воскликнул: «Что ты все время бьешь нас?! Лучше сам покажи, как надо делать!» «Сейчас покажу!» – огненно сверкнув глазами, прощелкал в ответ Лелий, вызвал центуриона той самой центурии, к которой принадлежал возразивший ему, и приказал после окончания тренировки, перед полуденной едой высечь говоруна и умника перед строем солдат. «Он второй раз мне возражает. Я подсчитал – двенадцать слов произнес. Отсчитай ему, братец, двадцать четыре удара. Двумя розгами», – велел Лелий.
Второй когортой, которую я наблюдал после полудня, управлял некто Курций – краснощекий гигант лет сорока, широколицый, плосконосый и большеротый, с маленькими, добрыми светло-карими глазками.
За весь период моего наблюдения я ни разу не видел, чтобы Курций поднял руку на своих подопечных, или велел наказать кого-нибудь из них, или обругал и накричал на солдата. Хотя он школил и упражнял своих легионеров ничуть не менее Лелия, он именно показывал, как надо, а не бил за то, как не надо. И, скажем, десятки раз мог показывать, как метать дротик или рубить мечом, а потом сотни раз заставлял солдата повторять одно и то же упражнение, пока не добивался нужного ему результата. И всякий раз одобрял его, говоря: «Уже не так плохо», «Неправильно, но лучше, чем в прошлый раз», «Совсем неплохо, но ты можешь лучше», «Умница! А теперь давай повторим и закрепим!» И так почти с каждым легионером, не только в своей, первой, центурии, но и в других подразделениях.
