«А как тогда… Как мне теперь тебя называть?» – немного спустя уточнил я свой вопрос.
Гельвет так опешил, что остановился посреди леса.
«А зачем меня как-то называть?! – воскликнул он. – Ты что, от этого заикаться перестанешь?… Ну, если приспичит, называй меня Доктором. Врачом я тоже когда-то был».
И зашагал по тропинке, на меня не оборачиваясь.
И лишь когда часа через два мы выбрались из леса и пошли вдоль дальних гельветских полей, наставник мой участливо ко мне обернулся и доверительно сообщил:
«Сейчас мне только одно известно. Корни твоей беды таятся в тумане… Туману тебя надо представить. Неужели не ясно?»
Мне, разумеется, не было ясно. Но я на всякий случай кивнул головой. А гельвет сказал:
«Больше не смей приходить в деревню. Я сам за тобой зайду».
XVI. Дней семь я ждал, пока он за мной зайдет.
Потом стал прогуливаться в сторону деревни, надеясь, что Рыбак встретится мне по пути. (Хотя он запретил мне называть себя Рыбаком, с твоего позволения, Луций, я буду по-прежнему его так именовать, дабы не вносить путаницы в мои воспоминания об этом человеке). Не доходя несколько стадий до деревни, я разворачивался и шел назад к Новиодуну.
Так я прогуливался семь или восемь дней. И, клянусь ласковой улыбкой Фортуны, всякий раз озеро было покрыто туманом, разной плотности и глубины.
Рыбака я ни разу не встретил.
Потом наступили солнечные и пронзительно ясные дни, – то есть солнечные лучи так ярко и далеко пронизывали озеро, что становились видны деревья и даже большие кусты на противоположном, аллоброгском берегу Лемана.
Тут я перестал прогуливаться в сторону деревни и ожидать Рыбака.
И вдруг рано утром Диад, раб Коризия, нашего хозяина, взбегает по лестнице на второй этаж – Лусена в это время внизу готовила завтрак, – подмигивает мне и шепчет: «Орел не любит ждать».
«Что такое?!» – Я вздрогнул от неожиданности.
А Диад, подмигивая и гримасничая:
«Какой-то гельвет только что постучал в лавку. И велел сказать молодому господину, что орел не любит ждать. Он дал мне монетку и велел в точности передать эти дурацкие слова».
Я хотел тут же сбежать вниз. Но Диад преградил мне дорогу и строго предупредил:
«Нет, нельзя! Он уже ушел! А тебе велел исчезнуть так, чтобы никто в доме не заметил. Ни хозяин, ни госпожа. Он сказал: даже ты, Диад, не должен заметить, как молодой господин исчезнет из дома».
«Куда «исчезать»? То есть куда идти-то?» – в растерянности спросил я.
А Диад снова стал гримасничать и подмигивать. А потом объявил:
«Он что-то еще про лебедя сказал. Типа того, что «лебедь на прежнем месте». Или как-то еще. Я в точности не запомнил. Потому что в этот момент он дал мне монетку. А мне давно не давали монеток. И я стал ее разглядывать. Знаешь, господин…»
«Замолчи. Я всё понял», – прервал я разговорчивого раба.
Мне пришлось позавтракать. Иначе Лусена заметила бы мое «исчезновение».
Ничего не сказав матери, – она и так знала, что каждое утро после завтрака я отправляюсь на прогулку, – я вышел через маленькую дверь на кухне.
Никто не ждал меня возле лавки.
Никого не было и в городском порту.
Я побежал в сторону гельветской деревни.
Утро, как и в прошлые дни, было ослепительно ярким и пронизывающе ясным. Противоположный берег Лемана был как на ладони.
(2) Рыбак сидел в лодке возле деревенского причала. Рядом с ним стоял серый лебедь. В этот раз он показался мне каким-то особенно громоздким и взъерошенным.
Рыбак разглядывал свои руки и вроде бы не заметил моего появления. А лебедь горделиво откинул назад голову, открыл хищный клюв и медленно двинулся в мою сторону. Я попятился.
Но тут Рыбак, продолжая разглядывать руки, сказал:
«Он не тронет. Стой на месте».
Я на всякий случай сделал еще два шага назад. А потом замер и вытянул руки по швам.
«Не бойся. Я его предупредил, что ты наш, с нашего гатуата. Но ему надо тебя обнюхать». – Рыбак зачем-то сжал кулаки и, хитро прищурившись, стал смотреть в мою сторону.
А лебедь подошел ко мне, вытянул шею, так что его клюв оказался перед самым моим носом. Я увидел большие, изумрудного цвета глаза птицы… – Ты, Луций, когда-нибудь видел лебедя с изумрудными глазами?… – И эти зеленые глаза смотрели на меня будто бы с пониманием и с жалостью.
