«Больно. Конечно больно».
И только я это произнес, как взгляд Рыбака словно отбросило от меня, а раненая рука заныла от пореза.
«Тогда ешь. Ешь и молчи», – скомандовал гельвет, как мне показалось, сердито и обиженно.
Он всунул мне котелок в левую руку, а правой рукой я стал зачерпывать и отправлять в рот темную кашицу.
Трудно сказать, чем меня потчевали. Это было какое-то холодное варево, состоявшее из грубо помолотой муки (не пшеничной и не ржаной), крошечных сильно перченых ломтиков (похоже, куриных), кусочков какой-то дичинки, разваренных и мелко порезанных желудей и маленьких, горьких и скользких шариков, которые прилипали к зубам, и их приходилось нащупывать и отталкивать языком.
Я ел эту гадость. И так как Рыбак уселся напротив меня и снова стал приставать ко мне своим черным взглядом, я подставил ему сначала щеку, а затем затылок и принялся смотреть в сторону кладбища, словно увидел там нечто привлекшее мое внимание.
«Смотри на меня!» – сурово велел гельвет.
Но я не подчинился его команде.
«На что уставился?» – спросил Рыбак.
«Там кто-то ходит», – солгал я.
«На меня смотри!» – сердито повторил гельвет.
Я не хотел на него смотреть. С каждым мгновением этот человек становился мне все более и более неприятным. Вернее сказать: меня всё больше и больше раздражало, что гельвет пытается мной командовать и словно лезет ко мне в душу. Я решил оказать сопротивление, навязать собственные правила игры.
Поэтому я продолжал сочинять и сказал:
«Смотри, у крайней могилы стоит какая-то фигура».
«Там нет никого».
«Нет, есть… Женщина».
«Не вижу никакой женщины».
«А я вижу… Это старуха».
«Старуха?» – переспросил Рыбак.
А я, всё более увлекаясь игрой, продолжал:
«Конечно, старуха… Она слепая… Смотри, как она…»
Я не успел договорить, потому что в следующее мгновение Рыбак одной рукой вырвал у меня котелок, а другой зажал мне рот.
«Молчи!» – прошипел он.
Я замолчал, как вынужден замолчать человек, у которого зажат рот. И дальше говорил Рыбак.
«Вижу… Кто-то и вправду стоит возле могилы…» – сначала сказал он.
Через некоторое время, всматриваясь в сгущающиеся сумерки, гельвет удивленно добавил:
«Это действительно старуха».
А еще через некоторое время испуганно прошептал:
«Ты прав. Она слепая».
Мне захотелось тоже принять участие в разговоре. Поэтому я вежливо отодвинул руку гельвета со своего рта и в тон Рыбаку, тихо, но не испуганно сказал:
«А рядом, видишь, собака».
«Нет там никакой собаки», – по-прежнему испуганно возразил гельвет.
«Есть, – стал настаивать я. – Собака-поводырь. Слепая женщина не может…»
Но тут Рыбак снова зажал мне рот и уже в полном ужасе оглушительно прошептал мне на ухо:
«Это Морриган! Она сама собака! Она только днем слепая. А ночью видит каждую травинку! Если заметит нас – нам несдобровать!»
Я снова освободил себе рот и сказал нарочито громко:
«Там нет никого, Рыбак. Мне показалось. Теперь я вижу…»
И снова я не успел договорить. И не потому, что гельвет в очередной раз зажал мне рот. А потому, что вытянув руку и указав в сторону кладбища, я вдруг действительно увидел какую-то старую женщину, которая вышла из-за дерева и медленно двинулась в нашу сторону. Волосы у нее были седые и растрепанные, как у плакальщиц или у сумасшедших. Глаз ее я не мог видеть в сумерках и с того расстояния, которое нас разделяло. Но, судя по ее походке, по тому, как она сперва осторожно ставила одну ногу, потом приставляла к ней другую, а затем опять осторожно ставила и неуверенно приставляла…
И стоило ей сделать несколько шагов в нашем направлении, как где-то в глубине кладбища сначала тоскливо завыла, а после сердито зарычала собака, невидимая, но, судя по издаваемым звукам, большая и свирепая.
Помню, что я успел подумать: ну вот, доигрались!
Но тут Рыбак грубо схватил меня за руку, вздернул от земли, и мы побежали. Сначала через плотный, но, слава Гекате, не колючий кустарник. Потом, петляя – между деревьев. Затем выскочили на тропинку и устремились по ней в сторону озера…
Рыбак не выпускал моей руки и тащил меня за собой. Но время от времени останавливался и кричал на меня:
«Почему не слушаешься?!.. Морриган – страшная ведьма! Из ведьм самая злая и сильная!.. И сам бы погиб! И мне бы не поздоровилось!.. В сумерках очень опасно! Намного опасней, чем ночью!..»
