— А-аа, вот ты где? — вяло расхохоталась экс-супруга, пуская мыльные пузыри. Она кинула на Гризли мутный взгляд и тут же потеряла к нему интерес — Что ж они, сволочи, всё растут.
— Марина… — Гризли сделал шаг вперёд и окончательно забыл, зачем пришел. В замечательной фигурной ванне, стилизованной под старину, в которой они когда-то неплохо помещались с Маринкой вдвоём, сейчас плавал мёртвый Яков.
Карниз со шторой обвалился. Видимо, Яков пытался выбраться из своей горячей могилы, и схватился за клеёнку рукой. Вода продолжала поступать, окрашивалась розовым, перехлёстывала через край и сворачивалась суетливым водоворотом над сливом в полу. На поверхности, среди хлопьев пара, торчало только белое колено и запрокинутое перекошенное лицо. На макушке Якова кожа была содрана ударом до кости, розовая вода неторопливо капала с мокрых волос. А в запрокинутом горле как будто ухмылялся второй рот. Здесь же, на краю ванны, подле набора губок, лежал кухонный электронож, которым Марининому мужу распилили горло.
— Я прибила его шлюшку, — Марина подмигнула, качнув головой в сторону зарезанного супруга, и заговорщицки понизила голос, словно он мог услышать. Затем она в очередной раз наступила ногой на пульт, и портативный «Сони», укреплённый над ванной, разразился оперным пением — Я их выследила. Я давно за ней следила. Эта шлюшка, которая живёт этажом выше. Она таскалась за ним.
Гризли неожиданно увидел всё, что здесь произошло, как будто перед ним промотали чёрно-белую потрескавшуюся киноплёнку с древним мещанским водевилем. Марина поцеловала супруга и якобы упорхнула на работу, а сама затаилась, то ли этажом ниже, то ли наоборот. Яков немедленно прекратил сборы и позвонил своей пассии с верхнего этажа, сообщить, что путь свободен. Очевидно, подобный манёвр производился влюблённой парочкой уже не впервые. Дамочка спустилась, откатала программу, затем вышла и вызвала лифт. Но в лифте её уже встретила Марина.
Разбив о соперницу утюг или сковороду, экс-супруга тихонько вернулась домой. Яков блаженствовал в ванне, поэтому пропустил первый удар в темечко. Дальше Марина орудовала электрическим ножом.
— Никак не сбриваются, — она плаксиво поджала губы. Гризли узнал то самое несчастное выражение, которое так трогало его пятнадцать лет назад, заставляло чаще биться сердце и подвигало на мелкие подвиги, а теперь перешло к дочери. Лола так же, как мать, кривила губы и брови, притворяясь обиженным гномиком. — Целый час мучаюсь, и ни как!
Сфокусировав взгляд, ошарашенный физик заметил, что плечи и грудь жены покрыты грубым бурым волосом. Оволосение пока не перекинулось на предплечья, но на располневшей спине и животе уверенно пробивались жёсткие кучеряшки.
«Как он с ней спал?» — подумал Гризли, и он сам удивился, какие бредовые мысли рождает помертвевший от страха мозг.
Он мечтал теперь только об одном — унести ноги.
Уйти отсюда живым.
Гризли начал медленно отодвигаться назад, держа руку с топориком за спиной. Очевидно, её психика не выдержала столько неприятностей одномоментно, и бедняга свихнулась. Нынче это уже не бедняга, а опасная убийца…
— Он… он устал! — Марина засмеялась резко и неестественно. Гризли неплохо ориентировался в оттенках её смеха. Этот смешок, половинчатый, вычурно-гладкий предназначался обычно для гостей, для случайных встреч на вечеринках, но никак не для своих. Он пока ещё считал себя своим.
— Устал? — Гризли пристально рассматривал тёмные разводы на кафеле. Одна из улиток почти добралась до воды.
— Устал и уснул, ха-ха-ха! Куда ты бежишь? Ты трус! — Она вдруг резво соскочила с «Индезита», наполовину залепленная пеной. Гризли даже забыл на секунду об обороне, столь разительные перемены произошли с его женой. Она не превращалась в волка или пантеру, скорее, в её чертах проглядывало доисторическое обезьянье прошлое. Вместе с ростом волос как-то неестественно преломился весь облик. Марина стремительно худела, словно из неё выкачивали жир. Щёки запали, в глазах распустились кораллы сосудов, зрачки плавали, ни секунды не оставаясь на месте, грудь обвисла, кисти непрерывно сжимались и разжимались, словно в поисках опоры. Она наступала на него, необычно косолапя, ссутулившись, по-мужски жёстко ставя ступни.
