Услышав о пропаже денег, Роза почти обрадовалась. Уже недели две она пребывала в смутном томлении, как лошадь, уставшая ждать скачки. За эти две недели Роза успела раздать больше тумаков и подзатыльников мелюзге, чем за весь предыдущий квартал. Она трижды серьёзно сцепилась с учителем, с врачом и даже побывала на ковре у «гадюки», зама главного по воспитанию, что считалось верхом отваги. Всем известно, что «гадюка» может запросто состряпать дело и упечь в заведение с куда более строгими порядками.
— Шестьсот сорок, а должно быть семьсот сорок! — Галя Косая тревожно оглядела спальню, затем не удержалась и отправила в рот полную ладошку кукурузных шариков.
— Это как? Ой, Галюха, дай погрызть… — разнося табачную вонь, в спальню вернулась из туалета Ольга Бабичева, неопрятная толстуха по кличке Гусыня. Бабичеву тоже многие недолюбливали, но не за драчливость. Она вечно искала, что бы пожрать, не гнушалась отнимать еду у младших. При этом в своём классе никаких подлостей не позволяла, а напротив, за подруг была готова лечь под поезд. Если бы коллектив отправился топиться, «Гусыня» непременно потопала бы следом и бездумно шагнула в прорубь. За восемь лет интенсивного обучения она с трудом освоила программу пятого класса, где и засела надолго.
— «Это как?» — передразнила Косая, протягивая ненасытной Гусыне мешок с золотистыми сладкими шариками. — Это так, что мы вчера с Солей и Гунечкой вместе считали и положили сюда сороковник, который на бутылках насобирали. Стало семьсот сорок. Вот мы расписались, что семьсот сорок, втроём расписались и запечатали казну печатью…
— А положили куда? — зашевелились лохматые картёжницы, сёстры Даупникайте.
— Куда всегда. Тайник же общий…
Где находится казна, действительно знали все десять обитательниц спальни восьмого класса. Десять человек знали, что в нише, за радиатором отопления, за придвинутым вплотную комодом, спрятан пустой блок «Бонда». Галя Косая считалась казначеем и гордо несла высокое звание уже третий год. Она неплохо училась и не перечила взрослым. Если бы не участившиеся приступы эпилепсии, Галю можно было бы считать самой толковой девочкой в восьмом классе. Беда в том, что после каждого приступа Галя Косая надолго глупела и тяжело возвращалась к обыденному течению жизни, словно заново склеивая расползающиеся обломки памяти. Никто, кроме двух ближайших подруг, не подозревал, что в этом месяце Галя падала дважды. После последних приступов в голове Косой что-то повернулось, точно начала распрямляться очень тугая пружина невидимого будильника. Пружина распрямлялась, будильник стучал всё резвее, Косая просыпалась ночами в поту и долго не могла успокоиться, слушая его учащающееся тиканье. Гале начало казаться, что когда пружина завершит свой ход, её череп даст трещину и наружу вырвется нечто зелёное, расправит мокрые крылья, защёлкает зубами…
Галя теперь долго не могла заснуть, лежала, глядя в потолок, и слушала, как оно шевелится в голове. Признаться старшим — означало обречь себя на муки ещё большие. Не дай бог, заберут от родных девчонок и отправят в изолятор. Вот там точно ей никто не поможет, когда крылатое чудовище начнёт изнутри вскрывать голову…
— Поищи ещё… посчитай… как же… — загомонили все разом.
— У нас воры, — негромко произнесла с угловой кровати Соля, и все находящиеся в спальне девочки вздрогнули.
На самом деле Солю, звали красиво — Сольвейг, но сложное имя не приживалось. Соля совсем не походила на героинь скандинавских саг, отличалась худобой, смуглой кожей и жёстким чёрным волосом. На первый взгляд, она излучала благополучие. Солю частенько навещали бабушка и тётка, родственники ей приносили деньги и подарки, а на праздники забирали к себе. Солина болезнь не мешала ей расти и расцветать хлёсткой восточной красотой, от которой уже балдели встречные мальчишки. В её оливковых раскосых глазах плавали золотые мушки, губы наливались вишнёвым соком, а голос за последний год сгустился, как засахарившийся мёд, и приобрёл хриплые волнующие интонации.
Солю все побаивались. Пожалуй, даже больше чем громадную белобрысую Кристоферсен. Роза запросто пускала в ход кулаки, но у Соли в руках видели бритву.
