– Коллеги по работе? – переспрашивает Тёмсик. – В одной фирме, что ли, работаете?
– В разных, – поясняю я, – но в дружеских. У руководства общие интересы.
Тёмсик кивает и снова закуривает:
– И давно вы знакомы?
Пытаюсь вспомнить, когда покупал у Насти пирожки, но ничего не выходит.
– Месяца два, примерно. Точнее сказать не могу.
Мой собеседник вновь многозначительно кивает головой, будто из моих слов ему что-то такое открылось, чего неизвестно даже мне самому.
– А вы-то сами, откуда взялись, позвольте спросить? – обнаглев, спрашиваю я.
Тёмсик всё-таки поворачивает в мою сторону взлохмаченную ветром голову. На его лице неподдельное удивление.
– Я-то? – усмехается он. – Я не взялся, я всегда был.
– Вы – бог?
– Не совсем, но близко. Я – друг семьи, бывший сослуживец Настиного отца. С сопливого возраста её знаю.
– А сколько вам, простите?
Тёмсик мрачнеет:
– Да уж побольше, чем тебе. В отцы я Насте вряд ли гожусь, но в дядья-то точно.
Выходим на Тверскую. Главная панель страны встречает нас неласковым ветром, который дует, что характерно, от Кремля, но иронизировать на эту тему не хочется.
– Скажите, а Тёмсик – это Тимур или Тимофей? – спрашиваю я.
– Артём, – нехотя отвечает мой попутчик, – но для тебя Артём Иванович.
– Учту, Артём Иванович, а теперь нельзя ли узнать о цели настоящей беседы?
Тёмсик, он же Артём Иванович, долго молчит. Его взгляд не выражает абсолютно ничего, и направлен сквозь меня, в район площади Маяковского. Со стороны он похож на атлета, готовящегося совершить некое спортивное действо, к которому давно и тщательно готовился. Поднять, например, штангу.
– Настоятельно рекомендую тебе как можно скорее прекратить с Настей всяческие контакты, – наконец произносит он.
Я понимаю, что слова эти дались ему с трудом, и потому не ощущаю в них угрозы:
– А если я этого не сделаю, тогда что?
Тёмсик потирает, видимо, подмёрзшие руки:
– Тогда я попрошу тебя ещё раз. По-хорошему. А потом, если над тобой не возобладает разум, по-плохому.
– Я не собираюсь прерывать отношения с Настей, тем более что они только что начались, – говорю я спокойно. – И ещё: я не боюсь ваших угроз.
Тёмсик хохочет нехорошим ухающим смехом, от которого у меня по спине пробегает примерно батальон конных мурашек:
– Тебя, мальчик, ещё никто не пугал…
Дух противоречия, самый стойкий и нерушимый из человеческих, неугомонный демон, заставляющий делать всё назло и вопреки, вечный двигатель любого молодёжного движения, поднимается во мне бутылочным джином.
– А может, стоит попробовать прямо сейчас? – почти кричу я. – А то я устал слушать подростковую чушь от сорокалетнего мужика!
Мой визави делает в мою сторону уверенный шаг, но вместо логически обоснованного в этом случае удара в голову, за ним следует панибратское похлопывание по моему левому плечу. При этом Тёмсиков лик слегка добреет, приобретая более или менее человеческие черты.
– Ты глянь, не испугался! – удивлённо, но, кажется, вполне искренне, говорит он. – Молодец, уважаю.
– Весьма польщён, но…
Тёмсик прерывает меня жестом:
– Бить я тебя, Валера, не буду, хотя и очень хочется. Лучше я расскажу тебе про Настю кое-что, а ты дальше сам решай, чего, да как.
Сбросить внутреннее напряжение, облегчённо выдохнуть, не получается. Ожидая услышать о Насте килограмм-другой каких-нибудь гадостей, я напрягаюсь ещё сильнее. Тёмсик же, будто не замечая этого, спокойно (раз, наверное, пятый или шестой) закуривает что-то вонючее.
– Понимаешь, какая петрушка, – начинает он, воздев очи к черным московским небесам, – она каждый раз притаскивает на свой день рождения типов, вроде тебя, и каждый раз мне приходится с ними потом беседовать. Это уже своего рода традиция. В прошлом году, помню, был некто Петя, географ из МГУ. Тоже высокий и худой, как ты. Видимо, ей близок этот тип. Если бы ты видел, как сверкали его пятки при полной луне!
Лицо моего собеседника озаряет нехорошая плотоядная улыбка.
– Может, на то есть причина? – спрашиваю я, стараясь не обращать на это внимание. – Может, дело в вас?
Тёмсик моментально становится серьёзным, если не сказать мрачным, чем меня несколько пугает.
