– Вот теперь иди, – говорит мне Настя.
Говорю: «до свидания» бабушке, жму руку отцу. Попрощавшись со мной, они оба тактично покидают прихожую, оставляя нас с Настей одних. Мне кажется, они очень милые люди, или это просто я пьяный.
– Тебе, вообще, куда? – спрашивает Настя тихо.
– Город Королёв Московской области, – отвечаю я, подавив зевок.
Настя делает большие глаза:
– Куда-куда?
– Раньше это место гордо именовалось Калининградом Московской области в честь дедушки Калинина, а теперь Королёвым той же области, не трудно догадаться, в честь кого. По Ярославской ветке. Сорок минут кошмара, и ты дома.
– Прости, я думала, ты москвич… мне так стыдно, но я не хотела, чтобы ты уходил раньше…
– Тёмсика? – осеняет меня.
Из уверенной в себе девицы Настя вдруг превращается в виноватого в чём-то ребёнка.
– Угадал, – тихо произносит она.
– Династический брак?
– Вроде того…
– Отцов протеже?
– Угу…
Мне становится тоскливо. Так, будто меня только что бесстыдно обвесили и обсчитали в магазине. Нет, я не злюсь, просто на душе как-то гадко.
– Теперь мне стала понятна моя роль в этой странной пьесе, – говорю я спокойно, – спасибо.
– Ничего тебе не понятно…
Настя смотрит на меня в упор. В её глазах никаких чертят, она серьёзна, как училка ботаники.
– В женском поведении есть вещи, – говорит она, – которые мужчины, в принципе, понять не в силах. Как бы ни старались. То, что я пригласила тебя на день рождения – одна из них. А теперь иди.
Открываю старый, если не сказать, древний, замок с ребристым колёсиком.
– Прощай.
Настя провожает меня странным взглядом.
– До свидания. И смотри, аккуратнее, не прощу себе, если с тобой что-нибудь по дороге случится.
Машу рукой в знак понимания и выхожу на громадную лестничную площадку, заставленную всяким соседским хламом. Дверь за мной закрывается мягко и почти бесшумно, слышен только негромкий щелчок антикварного замка.
«Почему под словом «случиться» в плохом его значении обычно понимается физический, а не душевный ущерб? – думаю я, спускаясь вниз пешком. – Почему на прощанье перед дальней дорогой не говорят: «Смотри не влюбись!», «Не повстречай ту, что разобьёт тебе сердце!» или: «Пусть судьба разминёт тебя с той, которая одурманит тебя ложными надеждами!» Может, оттого, что физический ущерб всегда ставится выше ущерба душевного? То есть, поскользнуться в переходе и сломать руку или получить в электричке от хулигана по морде хуже, чем быть обманутым в лучших чувствах? Бред какой-то…»
За размышлениями выхожу из парадного. Двор, показавшийся мне ранее огромным, оказывается маленьким и кургузым. Занесённые снегом машины и горбатые «ракушки», стохастически по нему разбросанные, рождают у меня в мозгу ассоциацию с брошенной при отступлении вражеской военной техникой. Вокруг ни души, давешних котов и след простыл.
Осторожно спускаюсь по скользким ступенькам. Впереди меж сугробов темнеет дорожка, по которой мы лавировали с Настей, взявшись за руки. Господи, как же давно это было! Неожиданно вспыхнувший огонёк справа заставляет меня вглядеться в темноту. Курильщик, секунду назад совершенно неразличимый в тени одинокой «ракушки», делает шаг в сторону и оказывается моим недавним собутыльником и, как выяснилось, соперником. Раздаётся характерный щелчок, и окурок, роняя искры, по настильной траектории уходит в сугроб.
– Тебе до метро? – спрашивает Тёмсик и, не дождавшись ответа, предлагает: – Пройдёмся?
Немного оправившись от испуга, отвечаю утвердительно.
Человек, идущий справа от меня по улице, на которой мы с Настей стали свидетелями безобразного торга, меня немного ниже, но разница в росте с лихвой компенсируется шириной плеч и, думается, массой. По моим прикидкам, веса в Тёмсике килограмм девяносто пять – сто, если не больше. Короче говоря, в рукопашной схватке, если таковая случится, шансов у меня будет, как у глиста супротив паровоза. Мало, короче.
– Ты, вообще, откуда взялся? – не поворачивая головы, спрашивает меня попутчик.
– Вам с какого места начать? – язвительно уточняю я.
Тёмсик сплёвывает в снег:
– Остряк…
– Скажем так: мы с Настей коллеги по работе, если вас это интересует.
