Олег делает пару маленьких шажков назад, будто боится, что я его ударю.
– Или как. Я не хочу, чтобы моё творчество имело хоть какое-нибудь отношение к человеку с мокрой, как Титаник, репутацией.
– Это ты кого имеешь в виду?
– Не тебя. Одного застрелившегося поэта, который точно знал, что такое хорошо и что такое плохо.
– Дело только в этом? – осторожно интересуется Татьяна.
Олег сосредоточенно шмыгает носом, а после шумно сплёвывает в кусты:
– Не только. Я поговорил на эту тему со своим духовником, и он посоветовал мне этого не делать.
Вот от этой его фразы я натурально выпадаю в осадок. Вы только вслушайтесь: «Посоветовался с моим духовником»! С ума можно сойти.
– Послушай, а твой духовник, часом, не отец Матвей? – ещё с большей осторожностью, чем прежде, спрашивает Татьяна.
– Нет, – отвечает Олег, которому объяснение даётся, как мне кажется, с большим трудом, – это другой человек, но он тоже духовного звания.
Мы с Татьяной стоим на платформе «Правда». Около небольшого домика, в котором располагается касса, стоят двое военнослужащих срочной службы с одной бутылкой пива на двоих, мамаша с ребёнком – девочкой лет шести – и две неопределимого возраста старушенции с колясками. Больше на платформе нет никого.
– Странно, – без выражения произносит Татьяна.
– Не то слово, – отзываюсь я.
– Что будешь делать?
Если бы она знала, сколько раз за то время, пока мы тут стоим, я задавал этот вопрос себе сам!
– Если ты про декорации, то не знаю, – говорю я. – А если про Олега, то, ума не приложу.
– Содержательно, – качает головой Татьяна, – ничего не скажешь.
Какое-то время проходит в молчании. Военнослужащие допивают пиво, девочка успевает два раза упасть и один раз получить по заднице, а бабки – обсудить повышение цен на основные продукты питания.
– У тебя пьеса с собой? – неожиданно спрашивает Татьяна.
– С собой, – отвечаю я удивлённо, – а что?
– Дай, пожалуйста, хочу ещё раз перечитать. Кстати, долго ещё нам ждать зелёного счастья?
Достаю из сумки скреплённые «крокодилом» листы и отдаю Татьяне.
– Да уже должна быть…
Будто ждавшая моих слов, из-за леса подаёт голос невидимая пока электричка.
Произошедшее совершенно не укладывается у меня в голове. С Татьяной, кажется, происходит нечто подобное. Она делает вид, что внимательно читает мою писанину, но сама, по-моему, думает совсем о другом. Давно я не видел её такой рассеянной.
– Ты только не обижайся, но то, что ты написал, не пьеса, а рассказ, – говорит она. – Хороший, но рассказ.
– И что?
Татьяна пожимает плечами:
– Ничего. Отдам Аньке всё, как есть, пусть сама разбирается.
– Как думаешь, это можно поставить на сцене?
Татьяна вновь пожимает плечами, но теперь в её жесте гораздо больше равнодушия, чем прежде:
– Ну, если по «Повести о настоящем человеке» оперу поставили… Ты свою задачу выполнил, пусть теперь чета Гумилёвых отдувается.
«И то верно, – думаю я, про себя усмехнувшись, – чего я вообще дёргаюсь…»
За окном становится меньше зелени. Начинают мелькать индустриальные пейзажи.
– Подъезжаем? – спрашивает Татьяна.
– Нет, это только «Мытищи», ещё полчаса трястись, – отвечаю я, поглаживая её по руке. – И всё-таки я не понимаю, что такое случилось с Олегом, хоть ты тресни!
Татьяна тяжело вздыхает:
– Просто он изменился. Это часто происходит с людьми в нашем с тобой возрасте. Бывает, правда, что они останавливаются в своём развитии на уровне седьмого класса школы, но тут не тот вариант.
– Ты считаешь, что произошедшие с ним перемены – это прогресс? – удивляюсь я.
Острые Татьянины плечи поднимаются вверх, а затем резко опускаются:
– Я бы сказала: «эволюция». Он просто пошёл по этому пути развития, вот и всё. – Долгая пауза. – А может, заигрался, как Анька. Сам же его Микеланджело обозвал.
Мы расстаёмся с ней в метро. Она едет домой, я будто бы на встречу с клиентом, а на самом деле к Насте. Мы с ней не разговаривали с того самого дня, когда поссорились. Желание увидеться с ней возникло ещё в электричке, и окрепло после того, как Татьяна заявила, что хочет этот вечер провести одна. Меня в сталинском доме, разумеется, никто не ждёт, но это и к лучшему: хочу сделать сюрприз, совсем в духе художницы-передвижницы.
