Меня прерывает сосредоточенный хруст.
– Извините, с этой привычкой я так и не смог расстаться, – поясняет собеседник, протягивая мне «челночок». – Хотите?
– Нет, спасибо, – отказываюсь я, – сегодня я без закуси.
Предложенная баранка длится пополам между хозяином и собакой и мгновенно съедается.
– Есть несколько способов разобраться с этой проблемой, – прожевав, произносит бывший алкоголик, – первый – обратиться к классике, то есть прочесть какое-либо литературное произведение, схожее по тематике к вашему случаю.
– Вы что-то можете посоветовать?
– Что-нибудь, где герой мечется между двумя женщинами?
– Именно.
– Ричард Олдингтон, «Смерть героя». Отличная, но занудная вещь. Правда, как видно из названия, там герой в конце погибает…
– Ещё способы?
Сильные пальцы с хрустом ломают очередную баранку:
– Самому взяться за перо.
– В смысле?
– В прямом. Есть такое старинное правило: ко всем неприятностям в жизни надо относиться так, будто читаешь о самом себе книгу, тогда удары судьбы кажутся не столь болезненными. А для того, чтобы эту книгу прочитать, её надо сначала – что?
– Написать…
– Вот именно. Выплеснете всё, что мучает вас, на всё терпящую бумагу. Поверьте, это помогает не только посмотреть на ситуацию со стороны, но и притупить чувства. Опишите всё, как есть, разделите проблему с читателями, и вам очень скоро станет легче…
Неотвратимо пьянеющими мозгами осмысливаю услышанное: с одной стороны, то, что говорит мне этот счастливо вышедший из алкогольного пике подростковый писатель, абсолютно верно, а с другой как-то не хочется выставлять напоказ собственные чувства. Вдруг кто-нибудь что-нибудь заметит и всё поймёт? Татьяна, например…
– …кстати, тот, про кого вам предстоит написать пьесу, был в точно такой же ситуации, – продолжает мой собеседник, – его, если разобраться, и убили те женщины, меж которых он и метался в последние годы, как лопушок на ветру.
– Лиля и Вероника?
– Они самые. Одна украла у него душу, а вторая – сердце.
Приканчиваю очередную банку и, раздавив пустую тару каблуком, отправляю то, что получилось, в район переполненной урны.
– Красиво сказано, – говорю я, – поэтично.
В качестве благодарности мне отвешивается шутовской поклон:
– Берите, я сегодня добрый! Надеюсь, ваши дамы ещё не проделали с вами такого?
– Сложно сказать, – отвечаю я, затягиваясь предложенной сигаретой, – насчёт сердца, убеждён, что да, а вот по поводу души… не уверен я, что смогу обнаружить в себе её отсутствие, поскольку не совсем понимаю, что это такое.
– Душа – это всё человеческое, что есть в человеке, – слышу я в ответ. – Человек без души – животное.
– По-вашему, Маяковский был животным?
– Я бы сказал: зверем. После долгого общения с этой ведьмой Лилей, он утратил многие человеческие черты, так, по крайней мере, писали его современники. То, как он общался с людьми, его окружавшими… как поступил с Вероникой Витольдовной – я имею в виду их не родившегося ребёнка – во всём этом было очень мало человеческого, если вообще было…
Такой поворот разговора вводит мой опьянённый разум в некое подобие лёгкого ступора. «Маяковский – зверь, – заезженной пластинкой крутится в голове, – Маяковский – зверь…»
– …может, вам стоит на этом сыграть? – не унимается визави. – Вывести поэта оборотнем, который погибает от осознания невозможности стать человеком. А, что скажете?
– Скажу, что вам надо писать триллеры, а не подростковые романы. Маяковский – оборотень, это как раз в духе нашего времени. Можно туда подверстать ещё вампира-Есенина, ведьму-Ахматову и вурдалака-Бальмонта…
Мой собеседник заливисто и совсем по-детски смеётся. Неожиданно мне приходит в голову, что только человек, который способен на такой смех, может и имеет право писать подростковую литературу. Детский смех из щербатого и прокуренного рта – как пропуск в мир детства. Всем же остальным, на подобное не способным, туда вход воспрещён.
Собираюсь сообщить о своём наблюдении Михаилу, но тот меня перебивает:
– Это ещё большой вопрос, куму из нас надо писать триллеры! В любом случае, я за вас спокоен: с таким чувством юмора вы вряд ли сопьётесь.
