Иволгин убежал на кухню, а Кирилл остался размышлять.
А если этот ребенок не Иволгина? Обычное ведь дело. Провинциалка залетела от того же Симакова, а потом они нашли такого доброго, простодушного Диму. Чудака и добряка. Сказать ему об этом? Ведь он, пожалуй, скажет, что это неважно. Димка Иволгин! Конечно, Наташа ему не пара, а он ей. Лед и пламень... Блинчики! К тому же художественным гимнасткам выпечку нельзя...
В этот момент дверь медленно отворилась, и в комнату вошел согнувшийся Иволгин. Рукой он держался за глаз.
– Первый блин комом? – спросил Кирилл и тут сообразил, что дело нешуточное.– Что с тобой? Убери руку... Ничего себе!.. Кто это тебя так?.. Он на кухне?..
Кирилл промчался по длинному коридору мимо закрытых, приоткрытых и распахнутых дверей. На кухне на подоконнике сидел великовозрастный сын его хозяйки и курил «беломорину». Увидев Кирилла, он презрительно хмыкнул и хрипло выругался:
– Прибежал! Чего уставился, цуцык? Нечего ему тут шляться. Соли ему надо. Что уставился, цуцык? Могу и тебя отоварить. Хочешь?
Не выпуская изо рта папиросу, он встал и пошел на Кирилла.
Марков неожиданно для себя самого не испугался. В этот момент Кирилл ощутил упоительное чувство азарта. Теперь он боялся только одного, чтобы ему не помешали. Только бы враг не ушел. Пусть он подходит, замахивается, пусть бьет. Только бы не ушел.
Удар сынка был слишком размашистым и прилетел по непонятной траектории, поэтому Маркову потребовался уклон несколько больший, чем боксерский. Но Кирилл даже рук не подставлял, просто убрал голову и вернул ее на место. Перед ним открылось «окно». Совершенно свободный проход к омерзительной, ублюдочной роже. Мгновение перед ударом было посильнее мхатовской паузы. Пробил Кирилл стандартную «двойку» – левыйправый – и тут же понял, что попал вскользь. Из слюнявого рта вылетела папироска, кулак ощутил мягкость и влажность вместо ожидаемой жесткости. Кирилл ударил еще раз и почувствовал удовольствие от крепкого, звонкого удара.
Сынок ударился о стенку и стал сползать вниз, беспомощно шаря вокруг себя ручищами. Вот почему люди дерутся ногами! Потому что о такую мразь не хочется марать руки, и Кирилл ударил каблуком в торчащее под грязной тельняшкой брюшко...
Над поверженным врагом принято говорить что-то правильное и поучительное.
– Это тебе за Невского, за Иволгина и за меня,– сказал Марков и пошел в свою комнату через темный коридор, как через триумфальную арку.
Теперь у него все будет по-другому. Он будет драться и побеждать. А мразь и нечисть будет ползать в крови и молить о пощаде. Теперь так будет всегда.
Дима сидел на кровати и прикладывал к глазу бутылку «Бенедиктина».
– Женись, Димка,– проговорил Кирилл, чувствуя, что волнение настигает его только сейчас,– а глаз твой до свадьбы заживет...
Днем Кирилл гулял по городу долго, до полной усталости, по рецепту Александра Блока. Беременным женщинам тоже советуют больше ходить, а больных, как известно, выхаживают. Марков чувствовал, что должен выходить нечто, чтобы оно появилось на свет, или самому выздороветь.
Однажды он возвращался к себе домой по каналу Грибоедова после очередного похода. Солнце садилось, от домов пролегли длинные тени, в колоннаде Казанского собора уже сгустились сумерки, но вода в канале была светла от отраженного в ней голубого неба. Кирилл решил дойти по набережной до улицы Дзержинского, а там свернуть к себе направо.
У моста он увидел со спины стройную женскую фигурку в лиловом брючном костюме. Светлые прямые волосы до плеч. Она стояла у крайнего грифона, что-то рассматривала и забавно при этом приподнималась на носках. Иногда маленькие детишки, читая трудное слово на плакате, например «Интенсификация», привстают на цыпочки, словно это им поможет. Поэтому Кирилл решил, что у девушки должно быть очень трогательное детское личико. Оставалось только подойти и взглянуть.
Когда Марков подошел, девушка сделала шаг назад, чтобы пропустить пешехода, идущего вдоль ограды. Лица не было видно из-за волос, но Кириллу показалось, что девушка шепчет какие-то слова. Вдруг она повернулась к нему, взглянула удивленно и произнесла вслух то, что, видимо, шептала:
