Хозяин в скором времени оставил экспериментаторов наедине, предварительно взяв с них слово, что по окончании первого репетиционного дня они всенепременно будут к ужину в его личных апартаментах.
Первое знакомство Кирилла со сценическим движением и первичным замыслом предполагающейся постановки породило в нем твердую уверенность в собственной неспособности справиться с возлагаемой на него задачей.
– Понимаете, Юрий,– Кирилл с удивлением прислушивался к собственным словам, настолько неожиданно для себя самого, теперешнего, легко находились они, убедительно складываясь в монолог,– я уверен, что никакой неловкости или смущения у меня от присутствия на сцене в качестве актера-мима не возникнет. Но отсутствие привычки к лицедейству, отсутствие школы сценического движения и многого другого из профессионального актерского арсенала наверняка поставит всю затею с моим участием на грань заведомого провала.
– У вас, Кирилл, есть какое-нибудь более краткое и более конкретное объяснение своему скепсису? – Вблизи пусть и скромной, но сцены актер выглядел совершенно непривычно.– Отважитесь озвучить?
– Мне кажется, что мой дилетантизм на фоне ваших уверенных действий будет выглядеть как пародия. К тому же наша разница во внешности... И это только усугубит комический эффект. Тем более что «Гамлет», особенно после экранизации Козинцева, стал вещью, породившей очень много высоких, но устойчивых стереотипов. И то, что, как мне кажется, получится у нас, будет больше походить на ярмарочные фарсы.
– Ого! Вы тонко понимаете мир театра, но... Вот вы упомянули ярмарочные фарсы. Замечательно! Ведь это именно то, что необходимо для, пускай это и прозвучит кощунственно, реалистичного представления пьесы, написанной в шестнадцатом столетии. Ведь театр времен Шекспира и Марло,– тут актер смущенно улыбнулся,– простите, правильнее Марло и Шекспира, это ведь самый настоящий раешник, где мужчины часто вынуждены исполнять женские роли и тому подобное! Настоящее пиршество дилетантизма, голый энтузиазм и полное отсутствие мертвой формы. Мой замысел как раз в том и заключается, что ваш образ – в меньшей степени образ души Гамлета, его инферно-сопроводителя. Это выполнит программка, объясняющая ваше присутствие на сцене на параллельных курсах со мной. Фактическое содержание вашей роли – оно все там, в театре этого времени,– он по-балетному легко переместился к пахнущим керосином плошкам рампы.– Вы не столько драматический персонаж, заявленный автором, сколько вновь поступивший в труппу молодой человек, скажем, из приличной семьи, в силу неких обстоятельств вынужденный порвать со своим кругом и искать пристанища среди гаерской и шумной актерской среды. Это типичная ситуация для того времени, да и сами Марло и Шекспир недалеки от подобного рода пути на сцену... Позвольте, я покажу несколько ваших проходов, какими я их вижу, и после мы обсудим все еще раз...
Они провели в пыльном и нагретом чухонским солнцем театральном сарае почти пять часов и к назначенному ужину не вышли бы совсем, продолжая скорее не репетицию, а удивительно захвативший обоих диспут. Но сначала многочисленные гонцы сбили партнеров с вольного диалогового ритма, а потом и «сам», брюзжа делано-недовольно, явился по их души:
– Гм,– раздался из темноты знакомый басок.– Я тут послушал за стеночкой – аз грешен, каюсь. Любопытно рассуждаете, но, Юра, уважить хозяина – долг гостя. К тому же спутник твой заинтересовал меня изрядно, просто горю желанием узнать его покороче, как нетипичного младшего современника. Так что не испытывайте моего терпения, молодые люди...
В представлении Кирилла намечавшийся ужин в апартаментах хозяина должен был стать своего рода продолжением того эстетического азимута, что задавал направление всем впечатлениям от пребывания на территории усадьбы. Нечто среднее между дворцовым приемом и описанным у Михаила Афанасьевича Булгакова дружеским ужином за гостеприимным столом Воланда. Но, вопреки ожиданиям, ничего помпезного, по-русски обильного и по-барски хлебосольного в зале, куда провел живой классик своих гостей, не наблюдалось. Да и само помещение мало подходило под статус загородной трапезной в состоятельном доме. Барная стойка протянулась от стены до стены по меньшей стороне периметра, и сочетание дикого камня, мореного дерева и тусклой бронзы придавало помещению вид, скорее напоминающий рижское «Под дубом» или таллинскую «Лисью нору». Личных гостей хозяина здесь собралось человек пятнадцать, и все они в ожидании первоприсутствующего лица оживленно переговаривались подле трех шведских столов, стоявших вдоль стен.
