— Верно, — сказал Дегармо. — А Уэбберу скажи, что я по нему соскучился. В следующий раз, когда он купит себе гамбургер, пусть не выкидывает бумажный поднос, а пошлет мне его со своим автографом. Так ему и передай.
— Это мне не понятно, — сказал маленький полицейский и захлопнул за собой дверцу.
Дегармо включил сцепление, дал полный газ и за полтора квартала разогнал машину до тридцати миль. В третьем квартале он выжал пятьдесят. На подходе к бульвару он сбросил газ, свернул на восток и покатил на законной скорости. Одинокие запоздалые машины проплывали в обоих направлениях, но большая часть мира лежала в холодном молчании раннего утра.
Спустя недолгое время мы покинули пределы города, и Дегармо заговорил.
— Давай рассказывай, — спокойно сказал он. — Может, мы сумеем разобраться в этом деле.
Машина одолела затяжной подъем и покатила под уклон, туда, где бульвар запетлял по похожей на огромный парк территории госпиталя для ветеранов. Высокие тройные электрические фонари стояли в нимбах от прибрежного тумана, нанесенного за ночь. Я заговорил.
— Сегодня поздно вечером ко мне домой пришел Кингсли и сказал, что его жена позвонила по телефону. Ей срочно понадобились деньги. Он задумал, чтобы я отнес ей деньги и вытащил ее из любой неприятности, в какую бы она ни попала. Я задумал не совсем то, что он хотел. Ей объяснили, как меня опознать, когда я приду на встречу в ночной бар «Павлин» на углу Восьмой и Аргуэлло в четверть часа — любого часа.
— Она хотела смыться, — медленно сказал Дегармо, — а это значит, ей было из-за чего смываться, скажем, из-за убийства.
Он приподнял руки, опять уронил их на руль и я продолжил.
— Я пошел туда через несколько часов после ее звонка. Мне сказали, что она выкрасила волосы в каштановый цвет. Она прошла мимо меня, выходя из бара, но я не опознал ее. До этого я ее ни разу не видел. Кроме как на неплохом моментальном снимке, но и он мог быть не очень похожим. Она прислала мексиканского мальчонку, чтобы вызвать меня из бара. Хотела деньги — и никаких разговоров. Я хотел, чтобы она рассказала мне все, как было. Наконец она поняла, что поговорить со мной придется, и сказала, что остановилась в «Гранаде». Она велела мне подождать десять минут, прежде чем я тронусь за ней.
— Ей нужно было время, чтобы подготовить ловушку, — сказал Дегармо.
— Ловушка в самом деле была, но я не уверен, что она в ней участвовала. Она ведь не хотела, чтобы я поднимался к ней, не хотела говорить со мной. Однако она, должно быть, понимала, что я буду настаивать на каких-то объяснениях, прежде чем отдам ей деньги, поэтому ее нерешительность могла быть и чистым театром — чтобы я почувствовал себя хозяином положения. А уж играть она умела. В этом я убедился. Так или иначе, я пришел, и мы поговорили. Она мне ничего толком так и не сказала, пока мы не заговорили об убийстве Лейвери. Вот тут у нее все стало получаться даже слишком толково и слишком шустро. Я сказал ей, что собираюсь передать ее полиции.
Мы проехали Уэствуд-Виллидж, весь погруженный во тьму, за исключением станции круглосуточного обслуживания автомобилей и нескольких далеких окон в жилых домах.
— Тогда она достала пистолет, — продолжал я. — Думаю, она собиралась пустить его в ход, но подошла ко мне слишком близко, и я зажал ее голову в замок. Пока мы с ней боролись, кто-то вышел из-за зеленой портьеры и оглушил меня. Когда я пришел в себя, она была уже мертва.
— И ты не разглядел, кто тебя оглушил? — медленно сказал Дегармо.
— Нет. «Я видел краем глаза, что это был мужчина, крупный мужчина. А на кушетке в куче одежды лежало вот это. — Я достал из кармана желто-зеленый шарф Кингсли и разложил его на колене. — Этот шарф был на Кингсли вечером, когда он пришел ко мне, — сказал я.
Дегармо покосился на шарф, приподнял его к лампе на приборной доске.
— Да, такое не забывается, — сказал он. — Режет глаз и бьет прямо по мозгам. Так значит, Кингсли? Ах, черт меня подери. Потом что было?
— В дверь постучали. У меня еще туман в голове, соображаю плохо, слегка паникую. Меня всего вымакали в джине, сняли пиджак и туфли — пожалуй, я в самом деле выглядел и вонял как парень, способный содрать с женщины одежду и задушить ее. Вот я и вылез через окно в ванной, очистился как мог, а остальное ты сам знаешь.
