С уважением,
А.Д. Сахаров, академик.
6 июня 1970 года”.
Это письмо вскоре получило широкую известность среди общественности, оно было опубликовано и в зарубежной прессе, и это увеличило поток телеграмм от ученых всего мира в защиту Жореса.
9 июня, во вторник, мне позвонила Н. Тендрякова. Из ее слов я понял, что в этот день в Калугу поехали вместе В. Тендряков и А. Твардовский. Это меня очень обрадовало, так как я придавал этому визиту большое значение. Позднее Александр Трифонович с присущей ему откровенностью говорил, что вначале ему не очень хотелось ехать в психиатрическую больницу. "Но я вспомнил библейское: "Если не я, то кто же, и если не сейчас, то когда же?" — и мои сомнения отпали".
Меня информировали о некоторых новых письмах и телеграммах, отправленных в директивные органы. Группа старых большевиков направила телеграмму Л. Брежневу и А. Косыгину. В тот же адрес отправили большое письмо Р. Лерт и И. Гаврилов, которые сослались и на свое посещение 30 мая калужской психиатрической больницы, где они нашли Жореса в полном здравии, "как обычно, полностью обладающим своим умом и волей". "Однако с тех пор, — говорилось в письме, — продолжается систематическое травмирование душевно здорового человека пребыванием среди людей с расстроенной психикой. К Жоресу Медведеву применяются различные раздражающие и нервирующие меры, ему угрожают применением насильственного "лечения". Все это заставляет нас серьезно опасаться за судьбу близкого нам человека и нужного родине ученого, возмущаться самой возможностью такого неслыханного беззакония. Мы просим ЦК и Советское правительство срочно вмешаться в это вопиющее дело, которое глубоко волнует советских ученых, пятнает нашу медицину и роняет престиж нашей страны. Мы твердо верим, что Жорес Медведев будет немедленно освобожден, а виновники беззакония — наказаны". В. Лакшин направил еще одну телеграмму Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. Подгорному.
10 июня днем я встретился в Москве с А. Твардовским, который подробно рассказал о поездке в Калугу. Они два часа беседовали с Жоресом. По свидетельству Твардовского, Жорес держался с большим достоинством. Он спокойно и с юмором рассказал о событиях последней декады и о порядках в больнице. Твардовский и Тендряков выразили желание поговорить с главным врачом больницы. Лифшиц отказывался их принимать почти до конца рабочего дня, рассчитывая, должно быть, вообще избежать этой встречи, но они проявили завидное терпение, и Лифшицу все же пришлось их принять.
— Я все хотел посмотреть ему в глаза, — рассказывал Твардовский, — но мне так и не удалось это. За целый час, пока продолжалась беседа, Лифшиц ни разу не поднял на нас глаза.
В четверг я узнал крайне важную новость. Министр здравоохранения СССР Б. Петровский, который (будучи сам действительным членом АН СССР) решительно отказывался до того встретиться с добивавшимися у него приема коллегами по академии, назначил на 12 часов в пятницу специальное совещание, на которое были приглашены академики А. Сахаров, П. Капица, А. Александров, Б. Астауров и Н. Семенов. На совещании должен был присутствовать и президент АН СССР М. Келдыш. От министерства в совещании должны были участвовать А. Снежневский и Г. Морозов. Это было, таким образом, довольно представительное совещание: трое из его участников были членами ЦК КПСС. Однако повестка дня не внушала особых надежд: в телефонограмме, полученной перечисленными выше академиками, говорилось, что они приглашаются на совещание "по делу о больном Ж.А. Медведеве".
В этот же день мне сообщили, что если пребывание Жореса в больнице затянется, то возможны резкие выступления против этого беззакония на Международном симпозиуме по биохимии, который должен был открыться в Риге 21 июня (при участии семи лауреатов Нобелевской премии), а также на Международном конгрессе историков в Москве, который должен был состояться в августе. Некоторые из зарубежных ученых рассматривали помещение Жореса в психиатрическую больницу как наказание за издание в США его книги по истории биологической дискуссии. Я сообщил об этом А. Сахарову. Со своей стороны он сказал мне, что у него только что была беседа с М. Келдышем, который сообщил о создании по делу Ж. Медведева весьма авторитетной правительственной комиссии. Должно быть, именно это обстоятельство и побудило Б. Петровского к проведению совещания с группой академиков, принявших наибольшее участие в судьбе моего брата.
