– Да, – согласился я.
Господи, как он меня раздражал!
– Вы продолжаете вести расследование? – спросил он.
– Да.
– Кроме того, девушка… – замялся он. – Видите ли, не женское это дело – убивать людей.
Еще один, считающий, что женщина – это нечто хрупкое, нежное и чистое. И все равно он раздражал меня.
Мы обменялись еще несколькими фразами, после чего я вернулся к раковине.
На этот раз мне удалось закончить процедуру, которую я начал. Я помылся и побрился, надел старые вельветовые брюки в крупный рубчик, клетчатую сорочку и черные нейлоновые носки. Я сунул ноги в тапочки, открыл банку рагу и выложил содержимое в кастрюлю, чтобы разогреть. Ел прямо из кастрюли и пил из горлышка. Во время еды я думал.
Я закончил есть без десяти три. Сегодня четверг. Вся эта история началась в понедельник вечером, и мне казалось, что за эти два с половиной дня я состарился на десять лет. Я подошел к телефону и снял трубку.
Лысенко только что приехал, и меня соединили с ним почти без всякого выпендрежа.
– Сегодня в четыре часа вы должны оставить деньги в обмен на гнусный снимок, вернее, негатив на вокзале Монпарнас? – спросил я.
– Я уже вам сказал, что не намерен…
– Да, – перебил я. – Я знаю. Если вас не затруднит, не могли бы вы приехать туда с чемоданчиком, набитым старыми газетами или чем–нибудь в этом роде?
Он задумался на секунду.
– Вы хотите устроить засаду?
– Да.
Он проворчал:
– Этот кретин и нам тоже устраивает ловушку на свой лад. Надо быть умственно неполноценным, чтобы требовать деньги таким образом Автоматическая камера хранения на Монпарнасе? Это силок для птиц, по его мнению.
– Да, – согласился я. – Я думаю, он собирается напасть на вас по пути.
– Что?
Он кричал. Но я думаю, он кричал скорее от возбуждения, чем от страха.
– Он назначает вам определенное время на Монпарнасе, в шестнадцать часов, – спокойно объяснил я. – Он хочет выследить вас и отнять деньги на пути следования. Это очевидно.
Лысенко на некоторое время утратил дар речи, затем сказал:
– Черт возьми, вам надо было быть сценаристом!
Я принял комплимент.
– Вы согласны исполнить то, что я вам предлагаю? – спросил я.
– Конечно! – крикнул Лысенко с энтузиазмом. – Вы будете эскортировать меня? Вы спрячетесь где–нибудь возле офиса, затем последуете за мной, а когда он попытается взять у меня чемоданчик, вы схватите его, да? Вы согласны? Я буду все это снимать! Какой великолепный фильм я сделаю! Вы думаете, что шантажист и убийца Гризельды – это одно и то же лицо?
Я сказал, что не знаю. Это не охладило его пыла.
– Мы это уладим, – пообещал он неопределенно. – В котором часу вы будете здесь, Тарпон?
– Если учесть интенсивность уличного движения, не раньше четырех. Я не буду заходить в офис. Когда вы выйдете, я буду уже в укрытии.
Он радовался как сумасшедший. Он охотно стал мне объяснять, как он будет одет, какой марки у него будет машина и какого цвета. Прежде чем повесить трубку, он попросил меня поторопиться.
Опустив трубку на рычаг, я подумал о том, что нужно позвонить Кокле. Но не позвонил.
Я кружил по квартире, пытаясь вспомнить, что сделал со своим славным «браунингом» тридцать восьмого калибра, куда я мог его засунуть позавчера, до похищения пропалестинскими молодчиками. Наконец я нашел оружие в ящике письменного стола, предварительно обшарив самые невероятные места. Разрешение на хранение оружия лежало сверху, прожженное сигаретой – это был след, оставленный силами порядка. Я проверил, заряжено ли оружие. Я не собирался стрелять из него на улице. Я даже по–настоящему не думал, что кто–нибудь на самом деле нападет на Лысенко. Но лучше быть ко всему готовым – поэтому я предпочел, чтобы пистолет был заряжен. В этом случае я смогу угрожать им с большей уверенностью.
Я сунул бельгийский «браунинг» в боковой карман вельветовой куртки, хорошо гармонирующей с брюками. Натянул куртку, надел ботинки и пошел к выходу. Часы показывали ровно четверть четвертого. В этот момент на мою руку упала капля крови.
Глава 22
Сначала я подумал, что это вода. Дом был старый, подпадающий под закон сорок седьмого года о снижении квартплаты, и домовладелец практически не занимался им. Так что в этом грязном бараке все прогнило: трубы, краны, стены. Поэтому я и подумал, что это протечка, что–нибудь неисправно у Станиславского. Но когда я рассмотрел внимательно каплю, то увидел, что она розового цвета. Я поднял глаза к потолку и увидел на нем небольшое темное пятно.
