Баска кивнул — едва уловимо, но с такой властностью, что Николай не заметил, как преодолел несколько шагов и очутился перед ним. Остановился, словно перед злой собакой, а в голове вертелась навязчивая мысль. Если это злая собака, он не должен показывать, что боится ее. И все же боялся — не столько легендарного кривого ножа Баски, сколько мертвецкого холода его бездонных глаз.
— Его время еще не пришло, парень… — Старик произносил французские слова грубовато, с грубым «р» и в то же время немного смазанно и неясно. — Не пришло, так и знай.
Он помолчал, не выпуская Николая из виду. Хотел удостовериться, что его поняли. Настаивал, приказывал, чтобы его поняли… Возможно, даже был готов схватиться за нож, если собеседник его разочарует. И это не из-за вина, здесь было нечто большее.
— Чье время? — спросил Николай. Едва уловимым движением он отвел было руку назад, к поясу, к своему ножу.
— Не стоит, парень! — остановил его Баска. — Я ловчей, ты же знаешь. Мне сейчас не до игр…
— Чье время не пришло? — повторил Николай. Вариант с ножом отпадал. Лучше будет скатиться вниз по склону и скрыться за ближайшим деревом. Да, так будет лучше всего.
— Того мальчишки с ишаком, — в голосе Баски вдруг прозвучала усталость, и, как ни странно, его французское произношение стало более внятным. — Мальчишки с ишаком. Его время еще не пришло. И твое не пришло. — Он опять опрокинул бутылку, потом отер губы тыльной стороной ладони, и в его взгляде на мгновение мелькнула насмешка. — И ты был не лучше его, когда явился… Помнишь? Склад бензина в Кастильоне, а? Пробитая канистра… И как тебе удалось тогда отделаться от собак, парень?
За долю секунды прошлое пролетело в голове, обрушившись, как выстрел… нет, как свист пули над бесконечно пологим склоном, а горный хребет парил где-то в недосягаемой вышине изумительно синего неба. Безмолвная, исполненная ужаса молитва… только не в канистру… не в эту проклятую канистру с бензином, которая неимоверно тяжелая и булькает при каждом мучительном шаге к спасению. А невидимый стрелок целится, не торопясь, видимо, у него оптический прицел, и куда же ему еще целиться, как не в канистру? Впереди взрывается фонтанчик из земли и травы… Шаг, еще, еще… Мышцы икр и ляжки напряжены до предела, но ускорить шаг не получается… Оглушительный звон возле самого уха, и сразу за ним противное жужжание срикошетившей пули, рикошет, рикошет, слава тебе, господи, значит, еще немного поживем. Тяжелый свист дыхания в пересохшем горле сливается с громоподобными ударами сердца, отдающимися в висках, но даже сквозь этот сонм звуков прорывается далекий злобный, надрывный лай собак. Они взяли след — по запаху капель бензина, которые просочились из той едва заметной дырочки в проржавевшем металле. Лай приближается, одна рука достает пистолет, другая тянется к ножу, но отроги гор еще далеко, а каждый миг задержки здесь, под прицелом, означает смерть или, что еще хуже, пулю в канистру…
Стиснутые зубы заскрипели. Он с трудом разжал челюсти, и теперь в нем было достаточно злобы, чтобы встретиться взглядом с Баской.
— Мы все грешили, старик.
Баска хохотнул тихонько, безрадостно.
— Да, парень, мы все грешили. И я грешил, знал бы ты, сколько я грешил… Если найдется кому обмыть меня перед тем, как положить в гроб, тот прочтет на моей коже целую книгу грехов. Не пером писанную, а свинцом и холодной сталью. Но есть там кто-то на небесах, который каждому отмеривает срок. И этот кто-то решил, что сегодня не ваш черед — не твой и не мальчишки с ишаком.
Он помолчал, облизал потрескавшиеся губы и одернул одеяло немного вниз. «Старик рехнулся, — подумал Николай, — никогда в жизни он не говорил так много». Вдруг ему показалось, что со стороны лежащего человека подул ветер, тяжелый, плотный ветер, полный ледяного дыхания пустоты, праха и тлена. Невольно он поднес руку к лицу, но волна прошла, остался лишь острый, испытующий взгляд Баски.
— И ты, значит, учуял, а, парень? Первый раз небось? Ничего, зато запомнишь на всю жизнь. Это было давно, очень давно… Мне только одиннадцать стукнуло, когда Карлос Эль Коете зашел в трактир Кастильца… и когда Фелиппе сказал ему: «Привет, братец. Давно не виделись», мы все почувствовали этот запах, потому и вышли на улицу, а кто-то побежал за священником… Ведь человек не должен помирать без господа…
