- Император Франц Иосиф? Очень любезный юноша. Я потом вам расскажу об австрий ском дворе...
Муж молодой писательницы принес из передней изящный кожаный портфель и, как святыню, вынул из него рукопись в зеленой папке, к толщине которой тотчас примерилась публика. Папка была тоненькая. Месье Изабе вздохнул свободнее. Наступило молчание. Писательница, не открывая папки, сказала от себя несколько слов: сюжет новеллы заимствован из хроники итальянского средневековья. Действие происходит в Равенне в эпоху вида-ма Поленты.
- Разумеется, дело не в фактах, важно было передать только дух, - сказала писательни ца. - Дух Равенны и дух средневековья...
Писательница вдруг уронила портсигар. Ее муж рванулся из своего угла, но не поспел: сенатор, весело улыбаясь, уже подавал портсигар писательнице. Она поблагодарила его улыбкой и, открыв книгу, принялась читать.
Равеннский злодей из эпохи видама Поленты совершал одно преступление за другим. Барышни слушали с ужасом: в темную комнату войти после этого чтения было бы нелегко. Фульд дремал, поглядывая сбоку на зевавшую маркизу. Месье Изабе кивал головой, изо всех сил борясь с дремотой: он теперь легко засыпал. Архитектор в очках с волнением следил за слушателями и изредка что-то беспокойно шептал на ухо соседям, но все не доканчивал, чтобы не отрывать их от новеллы.
Чтение продолжалось тридцать пять минут - писательница все-таки имела совесть. Окончив, она захлопнула папку и с милой улыбкой наклонила голову. Раздались рукоплескания. Месье Изабе, перегнувшись в кресле, поцеловал писательнице ручку и с восторженным выражением на своем добром старческом лице сказал ей что-то очень приятное. Другие гости тоже говорили комплименты. Фульд требовал, чтоб новелла была возможно скорее напечатана, и посоветовал обратиться в «Revue des Deux Mondes», но пожалел об этом совете, так как архитектор тотчас попросил дать рекомендательное письмо к редактору. Фульд обещал горячо отрекомендовать новеллу устно.
- Ей важно было передать дух средневековья, - пояснял архитектор. - Вы понимаете, дух...
- И он передан чудесно, - любезно подтвердил сенатор.
Затем все перешли в столовую. Вечер был нескучный. Общей беседы не было, но по группам разговор не умолкал.
- Я все-таки хотел бы знать, что именно вы желали сказать своей превосходной новеллой? - озабоченно спросил месье Изабе, подавая романистке тарелку с куском торта. Месье Изабе чувствовал, что романистка ждет и серьезного обсуждения новеллы.
- Ей, собственно, важно было передать дух... - начал архитектор, но романистка тотчас его перебила:
- Меня интересовал образ совершенного злодея, человека без всяких нравственных устоев, - сказала она и покраснела. - Для этого я и удалилась в глубь веков.
Месье Изабе изобразил на лице полное удовлетворение.
- Теперь я понимаю.
- Это чрезвычайно интересно, - сказал Фульд, - но что вы считаете основным признаком злодеяния?
- Основным признаком?.. Разумеется, вред, приносимый обществу.
- Это верно, - подтвердил сенатор. - Преступно то, что вредит обществу.
Фульд немного поспорил, преимущественно обращаясь к Пайве. Он доказывал, что настоящие злодеи - дело прошлого, больше их никогда не будет. Дамы с сожалением соглашались. Только Пайва упорно молчала и улыбалась все презрительнее. Романистка отвечала очень бойко. Архитектор в очках сиял от гордости. Спор у буфета продолжался минут пять. По мнению месье Изабе, этого было совершенно достаточно, тем более что на тарелках уже почти не оставалось бутербродов и пирожных. Гости были переведены назад в гостиную и там разбились на группы. Прежнего стеснения не было. Фульд опять оказался рядом с Пайвой и уже переходил в словесное наступление: он не любил терять даром время, а это дело безнадежным не считал. Хозяйка говорила с мужем писательницы. Барышни занимали сенатора. Мадемуазель Генриетта показала ему великолепный дагерровский аппарат, полученный ею от отца в подарок ко дню рождения. Аппаратом неожиданно заинтересовалась и Пайва, - сенатор, как перышко, поднял и перенес ящик, хоть аппарат был чрезвычайно тяжелый.
