Десять лет в изгнании - страница 4

На эту фразу он ничего не ответил, ибо она была остроумна. Позже мне не раз приходило в голову, что если бы те, кто его окружал, умели отвечать на его слова острыми шутками, он обходился бы с ними более предупредительно. Впрочем, он так сильно попирал их достоинство в других отношениях, что они вполне могли снести еще одно оскорбление. Впоследствии мы услышали множество рассказов об унижениях и грубостях, которым он позволял себе подвергать мужчин и, главное, женщин: одних он именовал старухами, у других спрашивал, не изменяют ли они мужьям, третьим говорил еще какие-нибудь любезности в том же роде. Поступки эти, как и его обхождение с мужчинами, вполне обдуманны. Он справедливо рассудил, что всякий, кто сносит от другого оскорбление, повинуется тому, кому дал подобное преимущество, и решил действовать соответственно. Он намеренно строит расчеты на низости человеческой природы, и, следует признать, до сих пор расчеты эти его редко обманывали. В отношениях Наполеона с женщинами чуть меньше обдуманности, однако чувство его к ним решительно противоположно тому, какое рождают они в других мужчинах; он не любит женщин, ибо им куда труднее внушить страх или надежду, а значит, их невозможно тотчас принудить к повиновению; в существовании их есть некое бескорыстие, которое ему неприятно; можно сказать, что они подобны священникам, чей сан — от Бога. Наполеон, вероятно, попытался бы истребить женщин с лица земли, не имей он нужды в их детях, из которых получаются солдаты для его армии. Никакого другого смысла в их существовании он не видит; многим довелось слышать, как он грубо требовал от молодых женщин: «Рожайте мне побольше новобранцев»; с таким же успехом лев стал бы требовать от овец, чтобы они рожали побольше ягнят, которых он смог бы сожрать.

Генерал Бонапарт приехал ко мне с визитом, но не застал меня дома; я отправилась к нему с ответным визитом в дом его жены.^>23 Он принял меня в своем кабинете; я заговорила о судьбе Швейцарии, которой в ту пору грозило нашествие французской армии. Я не знала, что он сам подстрекал к этому нашествию, надеясь раздобыть в несчастной бернской казне деньги на поход в области куда более отдаленные; я полагала, что, живописав Бонапарту благоденствие Швейцарии, смогу принести пользу тому отечеству, где нашел приют мой батюшка. Швейцарию пытались взбунтовать, требуя для земли Во независимости и тех же привилегий, что и для союзных кантонов; по сему поводу шло много толков о злоупотреблениях бернского правительства, которое, однако, сделало за сто лет куда меньше зла, чем сделали бы французские войска за одну неделю.^>24

Выслушав мой рассказ о благоденствии земли Во, генерал Бонапарт сказал, что земля эта подчиняется Бернскому кантону, что у нее нет политических прав, а нынче люди без этих прав существовать уже не могут.^>25 Я попыталась умерить этот республиканский пыл, заверив генерала, что жители земли Во обладают всеми гражданскими свободами, возможность же входить в правительство, которой они лишены, стоит очень мало в таком государстве, где политическая власть не приносит ни денег, ни исключительных прав и может считаться жертвой, приносимой отечеству. «Самолюбие и воображение, — отвечал Бонапарт, — побуждают человека дорожить возможностью управлять своей страной; несправедливо отнимать эту возможность хотя бы у части граждан». Я призналась генералу Бонапарту, что теоретически рассуждения его совершенно верны; в подтверждение его слов я могла бы прибегнуть к таким понятиям, как идеология, либеральные идеи и проч., — тем самым понятиям, которые с тех пор сделались ему так ненавистны. Однако я ограничилась обращением к простой истине и противопоставила отвлеченным благам, им прославляемым, действительные бедствия, которые грозили обрушиться на самую честную из европейских стран.

На том разговор о судьбе Швейцарии закончился, и Бонапарт принялся толковать о своем желании уйти на покой, о владеющем им отвращении к жизни. Тут я поняла, как пленителен он бывает, когда пускает в ход опаснейшую из всех своих хитростей и притворяется простодушным. Впоследствии он многократно прибегал к этому средству; сколько раз ему случалось лгать самым бесстыдным образом, сохраняя при этом вид главы семьи, который обсуждает свои дела с любимыми детьми.