Однажды, дождавшись, когда ее муж уйдет, Вайолетт послала за молотком и стамеской, чтобы самой распаковать картину. Увидеть портрет было равносильно тому, чтобы взглянуть на себя глазами Аллина. Это оживило ее.
Краски завораживали своей чистотой, ее лицо светилось и излучало жизнь. Композиция портрета, поза модели были гармоничны и изящны. Складки ткани и тонкий рисунок кружевного воротника ее платья казались настоящими. С портрета на Вайолетт смотрели ее глаза — живые, с легкой тенью грусти самопознания, взгляд их был немного тревожен и в то же время решителен, он не мог скрыть трепещущей радости и зарождающегося в его обладательнице желания.
Портрет напоминал ей о том, кем она была и что с ней случилось. Горечь утраты пронзила сердце Вайолетт, захлестнув ее страданием. Каждая частичка ее тела наполнилась болью, каждая клеточка отозвалась острой тоской. Она пыталась подавить в себе эти чувства, запереть их в глубине души, но не смогла этого сделать.
Гилберт был прав, что не стал смотреть на портрет. Но она не будет упаковывать его снова. Она все еще стояла перед своим изображением с молотком и стамеской в руках среди досок и кусков мешковины, когда услышала шаги мужа. Вайолетт не шевельнулась.
Гилберт замер на пороге гостиной, затем, закрыв дверь, подошел к жене. Его голос был полон ядовитой издевки:
— Так, так. Любуешься на изделие своего любовника.
Она посмотрела на него через плечо, затем отвернулась и пошла к столу, чтобы положить инструменты, которые держала в руках.
— Да. Почему бы и нет?
— Ты не отрицаешь, что он твой любовник! — прозвучали резкие слова обвинения. Гилберт посмотрел на картину за ее спиной, и лицо его застыло, словно деревянная маска.
Вновь почувствовав угрызения совести, Вайолетт постаралась отогнать от себя эти мысли. Она провела языком по пересохшим губам, прежде чем ответила:
— Я не знала, что ты в этом сомневался.
— Глупо с моей стороны, не правда ли? Я предпочитал считать тебя легкомысленной, но не развратной.
— В самом деле? Тогда ты мог бы не тратиться на шпионов.
— Шпионов? Ты думаешь, я стал бы кому-нибудь платить за свидетельство моего унижения?
— Нет. Только за документальное подтверждение факта.
Его глаза метнули молнии, он шумно задышал, раздувая ноздри:
— Я предпочел бы заплатить кому-нибудь, чтобы отделать хорошенько твоего любовника.
— Чтобы запугать его? — Она подняла подбородок. — Сомневаюсь, что тебе удалось бы это.
Он шагнул ей навстречу и остановился, выдавив из себя свистящим шепотом:
— Тогда я вынужден был бы распорядиться убить его и тебя вместе с ним.
— Нанять убийцу гораздо проще, чем самому идти на дуэль, не так ли? Я заметила, что ты не рвался отстаивать свою честь.
— Он соблазнил мою жену, посрамил мое имя, почему я должен оказывать ему честь, принимая вызов на дуэль? Я мог бы пристрелить его, как собаку, и ни один суд в Европе не осудил бы меня за это, тем более суд Франции. Они там понимают такие вещи.
— О да. — Вайолетт презрительно скривила губы. — Как это мудро и как справедливо с их стороны — позволить женщинам самим отвечать на оскорбления мужей.
Он шагнул ей навстречу, сжимая кулаки.
— Я дал тебе все!
— Все, что тебе хотелось мне дать, не утруждая себя размышлениями о том, чего хотелось мне.
Доли секунды он выглядел ошеломленным, затем презрительно заметил:
— Ты слишком молода, чтобы понимать себя; твой вкус еще не сформировался.
— Твои слова свидетельствуют о боязни признать, что мой вкус не соответствует твоему. И ты прав. То, что я хочу и что мне нравится, вещи, которые доставляют мне удовольствие, разительно отличаются от того, что нравится тебе.
Его лицо исказилось гневом и покраснело, но он не отрывал от нее глаз.
— Ты думаешь о своем художнике. Но ты его не получишь — уж я за этим прослежу. Можешь забыть о нем и обо всем, что с ним связано!
Шагнув к столу, Гилберт схватил стамеску, которую положила Вайолетт, и, подскочив к портрету, воткнул острие в середину изображения. Затем, вонзая стамеску в полотно снова и снова, он рассек ее лицо и шею на холсте и почти отодрал его от рамы.
Несколько секунд Вайолетт стояла, парализованная ужасом. Потом она подбежала к мужу и, хватая его за руку, закричала:
