Деревня Пушканы - страница 243

После таких малоуспешных походов — встречу лишь с одним товарищем удачной не назовешь, Анна сильно уставала. И чем больше уставала, тем чаще пробуждалась в ней жалость к самой себе. Жалость к молодости, уходящей без близости с другим человеком. Насколько легче казались бы эти же трудные дороги, будь у нее друг, к которому можно было бы хоть на миг прильнуть, припасть головой. У некоторых коммунисток есть и друг, и семья. Анна знала это. А у нее ни того, ни другого. Викентия нет. Ни здесь, ни там, откуда она пришла и куда вернется. Анна и мысленно не ощущала Викентия рядом с собой. Может быть, он нашел себе другую подругу? Существует поговорка: «С глаз долой, из сердца вон». Да и половое влечение тоже не выдумка…

Может, потому что ночь была звездной, а небо — таким маняще далеким, Аня вспомнила прочитанную в тюрьме «Аэлиту» Алексея Толстого. Вспомнила берущую за душу концовку книги и повторила про себя возглас Аэлиты: «…где ты, где ты, любовь…»

Неслышными шагами Анна шла мимо погрузившихся в дрему пурвиенских домишек, к жилью мамаши Вилцан. Подошла к самому дому, убедилась, есть ли в правом верхнем углу окна белый лоскут, и лишь тогда отворила дверь в сени. Лоскут вывешивала Вероника, если дома все было в порядке. «Сорвешь его раньше, чем они войдут. Лоскута не будет, пойму, что входить в дом нельзя». Они так условились.

От Сони Анна узнала, что в Пурвиене снова появился социал-демократ Андрис Пилан. Надолго заходил в общий профсоюз, встретился в городе с парнями — социал-демократами, вечером его видели в профсоюзе левых сельскохозяйственных рабочих, прослушал там по радио последние известия об уличных боях в Вене. Прежде чем уйти, спросил у секретаря, есть ли еще в городе кто-нибудь из организаторов митинга на кладбище прошлой осенью.

— Кажется, Пилан хочет встретиться с тобой, — сказала Соня.

— Не знаю… — Они говорили о своих конспиративных делах. Соня считала, что перед Восьмым марта товарищу Антонии надо исчезнуть. Шпики могут схватить ее и в целях безопасности увезти в Даугавпилс, а начальник уездной охранки уж очень быстро применяет сейчас к подозреваемым закон Керенского. Такую, как Анна Упениек, он засадит не задумываясь.

— Может, ты и права, — согласилась Анна.

Анна миновала Церковную горку, затем — будки городского рынка и пошла по тихой, выутюженной санными полозьями Речной улице. Она напряженно думала о перестройке конспиративных связей и с кем бы следовало еще повидаться и поговорить, прежде чем она покинет дом мамаши Вилцан. И она вспомнила, что Соня говорила ей о Пилане.

«А если он и в самом деле ищет со мной встречи? Интересно было бы послушать рассуждения соцдемовского функционера».

Ладно, сходит в профсоюз.

Около дома общего профсоюза вертелись трое в высоких айзсаргских шапках. Не то просто размахивали руками, не то кому-то угрожали. Жестикулировавшего больше остальных Анна узнала. Но у нее не было ни малейшего желания встретиться с ним. И она перешла на другую сторону улицы.

— Мне только свистни, так я сразу всех за горло возьму! — хвастал Антон Гайгалниек. — Факт! Вот в этом же гнезде! Только мигни мне! Когда я под Елгавиней мост строил, так насмотрелся, как настоящие ребята орудуют. Факт!

«После революции под военный бы трибунал его…» — И Анна свернула в сторону станции.

На перроне, около фонаря, который как раз зажигал дежурный по станции, Анна увидела Пилана. В крестьянском полушубке и кепке, опущенные края которой закрывали и уши, и шею, с портфелем в руке он привалился к стене пакгауза и разговаривал с железнодорожником Ванагом. И случилось так, как это часто бывает: человек пристально уставится на кого-нибудь, а тот инстинктивно обернется, и оба встретятся взглядами. Пилан подошел к Анне.

— Добрый вечер! Я спрашивал о вас. Как у вас сейчас со временем?

— Я не очень тороплюсь. — Про себя она отметила, что парень уже не так самоуверен, как прежде. Глаза запали, а острый подбородок еще резче выдался вперед. — Я сейчас как будто свободна.

— Вы ждете кого-нибудь? Может, пройдем чуть подальше отсюда?

— Куда? В ваш профсоюз?