— Ах, скорей бы! — шептал он.
Трудно было понять, он и сам не понимал, к чему относится это «скорей бы». Хотел ли он смерти, хотел ли он скорее увидеть Анатолия. Только перед рассветом он заснул. Но теперь, услышав полутихие голоса за дверью, он поднял голову, прислушался и стал одеваться.
Когда он вошёл в комнату, Анатолий почтительно поднялся ему навстречу. Они поцеловались. Старику показалось, что Анатолия смутила перемена его лица и что в самом поцелуе была какая-то брезгливость.
— А что, очень я того? — пытливо спросил он.
Анатолий как-то поперхнулся.
— Нет, что же! — быстро заговорил он. — Нет, ничего, — вы похудели. Вот и всё.
Старик посмотрел на него подозрительно.
— Нет, не всё, — сказал он. — Далеко не всё.
— Ну, полноте, Александр Дмитриевич, — возразил товарищ прокурора и взял его под руку. — Вы — ипохондрик.
— Да… а! — как-то болезненно протянул он и показал ему руку. — Видите, пальцы какие. Каждая фаланга видна. Всю кость видно. А разве было это прежде. А?..
Дочь повернулась и пошла из комнаты. Александр Дмитриевич проводил её тревожным взглядом.
— Она меня смущает, — торопливым шёпотом договорил он.
Анатолий встрепенулся.
— А что?
— Беспокоится обо мне. Я слышу, как ночью она подходит к моей двери и прислушивается. Я вижу на её лице чувство сожаления ко мне. А это тяжело. Это тяжелее, чем вы думаете.
Он сел в кресло, к окну, и тусклыми глазами посмотрел на панораму Золотого Рога.
— Она вас любит, — подтвердил будущий зять и посмотрел на драпировки, из чего они сделаны, даже рукой, как будто случайно, потрогал.
— Лю-юбит, знаю, что любит! — всхлипнул он. — А вот вы… вы-то…
— Я люблю вас, — сказал он, наклоняя слегка голову с прекрасным пробором.
— Не то, не то! — почти крикнул Александр Дмитриевич и махнул рукою. — Я не про себя. Её-то вы… её ты любишь ли?
Анатолий строго глянул на старика.
— Без чувства брак немыслим, — сказал он.
— Будешь ли ты беречь её? — продолжал старик, привлекая его к себе. — Она такая чудесная, светлая, чистая. Побереги её. Не будь тем, что все, не смотри на жену, как на что-то неизбежное в хозяйстве. Ты об этом хозяйстве подумай…
Он похлопал его по груди.
— Ты берёшь не светскую балалайку. У неё душа есть. Да душа-то какая, — вся насквозь видна.
— Поверьте, — с достоинством ответил Анатолий, — я постараюсь, чтоб жизнь её…
— Нет, ты не старайся, — перебил он. — Хуже всего стараться. Ты, не стараясь, так, от всей души полюби, побереги её…
Анатолий как будто даже обиделся.
— Я не знаю, — заговорил он, — подал ли я повод…
— Ну, не подавал, не подавал повода, — залепетал Александр Дмитриевич, сжимая его руку, и две слезы покатились по его щекам.
Анатолий давно уже не видел слез на таком близком расстоянии и не без любопытства посмотрел на крупные их шарики. Он невольно поморщился при мысли, что старик, чего доброго, опять прижмёт его к себе и вымажет ему лицо слезами.
— Я, ну конечно, не прав. Ты, конечно, такой корректный… Но ты не сердись на меня, — ты уж очень мало даёшь порывов. Я не понимаю человека без порывов, — он сух.
— Во мне порывы есть, — возразил Анатолий Павлович, — но я их сдерживаю.
Александр Дмитриевич выпустил его руку.
— Ну, видите, вы какой умный, — сказал он, — даже порывы можете сдерживать… Ну, да не будем об этом. Я рад, что приехали… Я всё боялся.
— Вам нечего было бояться, если я обещал…
— Да опять не то… Я боялся умереть внезапно, тут. Что бы она одна, девочка, с глупым старым покойником. Ну, а теперь ты… Я хотел вас просить… Нельзя ли скорей свадьбу? Мы здесь найдём много православных попов, — и вам никакого затруднения не будет.
Анатолий наморщил кожу на лбу.
— Я об этом не думал, — сказал он, — но если вы находите нужным, то я не прочь… Для вас я могу поступиться… Хотя, мой фрак, кажется, не со мной…
— К чёрту фрак, к чёрту! — крикнул Александр Дмитриевич и схватился за грудь.
В дверях показалась дочь, испуганная криком.
— Что с вами? — спросила она, подходя к отцу и обнимая его голову.
Она всегда называла его «вы», и отец говорил, что это более «в стиле».
— Да вот он, говорит, что без фрака не хочет под венец… А, чёрт, какая боль…
