Увы, на этом неприятности не закончились. Когда в конце недели Вика пошла в больницу навестить подругу — упёрлась в закрытые двери. И объявление, написанное фломастером на большом листе ватмана: «Посещение больных закрыто в связи с карантином по гриппу». Это в конце-то октября! Виктория готова была лезть на стену от бешенства или растерзать кого-то! Поэтому, когда Ульяна с подпевалами, раздраженные тем, что привычная тактика травли не сработала, перешли к пакостям — Вика возликовала. Есть на ком сорвать раздражение! В ответ на каждую гадость она выискивала автора и незаметно делала что-то ещё более неприятное. Например, после стружки от карандашей в сумке она аккуратно накрошила в пенал противнику немного гигиенической помады: бесцветной, не оставляющей следов — зато все ручки стали жирными и противными на ощупь. К тому же, в отличие от начинающих пакостниц, Виктория действовала намного аккуратнее: её причастность к ответным диверсиям не смог бы доказать никто.
Жизнь потихоньку начала налаживаться. В четверг Лиза вернулась домой, и Вика уже собралась проведать её на следующий день перед занятиями, как квартиру Быстрицких неожиданно навестила классная руководительница. После короткого вступления она объяснила Быстрицкой-старшей, что пришла «поговорить по поводу поведения дочери и психологического климата в детском коллективе». Сама Виктория, которую классная дама попросила остаться в комнате (и на которую, судя по всему, этот спектакль и был в первую очередь рассчитан) понемногу приходила в бешенство. Вот только этому руководящему недоразумению о психологическом климате и говорить!
Евгения Семёновна была их «классной» уже пятый год. И постоянно любила говорить: «Школа — это второй дом, поэтому учитель должен стать вторым родителем». Женщина постаралась, чтобы все девочки постоянно бегали к ней со своими секретами, а она «направляла их своим жизненным опытом». К тому же «старший товарищ» старалась «помогать развитию наиболее ярких и талантливых личностей» и «поддерживать мягкий климат общего сотрудничества и взаимодействия учеников» — по крайней мере, так было на словах.
В жизни все получалось иначе. Учительница заводила себе любимчиков, которым прощалось то, что остальным было строго запрещено: ведь творческие личности такие хрупкие и ранимые!.. Евгения Семёновна любила наглых, нахальных — и совсем не видела скромных и застенчивых. А «поддерживание климата» приводило к тому, что она просто вежливо не замечала, когда одни бессовестно затирали других: ведь и какие-то стенгазеты выпускаются, и в школьных мероприятиях активно класс участвует. И вообще хорошо, когда дети самостоятельные! А если рисуют одни, а вешают газету другие — её не волновало. И что-то делать Евгения Семёновна начинала только тогда, когда события откровенно выходили за рамки внешней благопристойности. Например, как сейчас.
Слушая длинную речь о «сотрудничестве и пользе добрососедских отношений между отдельными личностями коллектива», Виктория тихо зверела. А когда женщина перешла к своим задачам как педагога и заговорила о необходимости иногда вмешиваться в ситуацию — девушке очень захотелось крикнуть в ответ: «Где ты была, когда травили Лизу? Ты ведь всё прекрасно знала!» Но вместо этого она подчёркнуто спокойным тоном прервала словесные излияния:
— Объясните, пожалуйста, а при чём тут я?
Евгения Семёновна запнулась на полуслове и растерянно посмотрела на Вику как на заговорившую табуретку. По её многолетнему опыту девочка уже должна растеряться, чувствовать себя виноватой… расплакаться, наконец. Но чтобы так!..
А Виктория добавила в голос холода и продолжила, копируя манеру оппонента:
— Если отдельные личности в классе систематически занимаются хулиганством — это действительно очень плохо отражается на моральном состоянии всего коллектива. И то, что в мою обувь и сумку сыплют мусор — лично мне тоже неприятно. Кстати, пару раз даже ловила некоторых за руку. Подозреваю, пострадала не я одна. Но при чём тут я? Или, — тут голос девушки стал совсем ледяным, — вы считаете, что всё это моих рук дело?
