Бэлла сидит на диване, устало кивает – понимает, стало быть. Верещагин ходит по комнате, продолжает речь. Изо дня в день, изо дня в день. Ослепление на него нашло.
«Коли бы ты излила душу добровольно, я бы поверил в твою любовь, – говорит он. – Конечно, мне не очень приятно узнавать, с каким азартом ты с кем-то там целовалась всего за две недели до нашего знакомства, но, с другой стороны, даже наоборот – очень приятно видеть, с какой безжалостностью ты себя раскрываешь. Все зависит от тона. Своей искренностью ты обесценила бы все прошлое, и я бы поверил, что меня ты любишь, а их – всех этих предыдущих – нет. Что они были просто репетицией перед настоящей любовью. Но ты выкладываешь свое прошлое с таким сопротивлением, что я просто прихожу в отчаянье, слыша, как ты кого-то там целовала – не потому, что ты его целовала, а потому, что не очень хотела, чтоб я об этом знал…»
И так до конца встречи. И в следующую встречу то же самое. Переделывает Верещагин Бэллу, трет и трет царапинку на красивой блестящей поверхности. «Здравствуй, – говорит ей. – Сейчас я задам один вопрос, потому что из вчерашнего разговора не понял… Только, пожалуйста, отвечай от всей души. С жаром! Иначе я перестану верить, что ты меня любишь. Любящая женщина должна испытывать жгучую, неодолимую потребность…»
И так далее. И так далее. И так далее. И так далее.
…Строчка кончилась.
63
Ничего больше не требует девушка Бэлла. О замужестве и не заикается уже. Говорит, что ей и так хорошо с Верещагиным. Ей лишь бы видеть его, – так говорит. На все вопросы отвечает. Хоть бы один вопрос какой попался, чтоб она сказала: «Ой, этого я тебе не расскажу». Все рассказывает. А Верещагин почему-то после каждого рассказа все больше настораживается, и в его нервах с каждым днем возникают все большие напряжения.
Может, он не верит девушке Бэлле? Может, несмотря на произнесенную страшную клятву, сомневается в том, что он первый и единственный у девушки Бэллы возлюбленный?
Ни в чем Верещагин не сомневается. Верит каждому слову. А напряжение в нервах растет. И от этого возникают тысячи новых вопросов. Уже, казалось бы, обо всем рассказано, а вопросов все равно миллион. И ответы какие-то непитательные. Набьет Верещагин ими брюхо, а чувство голода не пропадает. Хочется сожрать еще какой-нибудь ответик. «Вот еще об этом спрошу и буду сыт», – думает Верещагин. И раздувшееся его брюхо проглатывает еще один ответ. Но сытости не возникает.
Может, заболел Верещагин булемией? Есть такая болезнь. Умнет человек дюжину бифштексов и мечтает: «Мне бы еще антрекотик!»
Бродит Верещагин по залам Бэллиной души, и, какую дверь ни тронет, та услужливо распахивается. А ему мерещатся тайники. «Нету тут, дурак, никаких тайников», – говорит он себе. «Знаю, что нет, – отвечает он себе. – Еще не хватало, чтоб были». Но все-таки ищет. Что ему надо?
Однажды в начале зимы гуляли они за городом и наткнулись на речку, покрытую тонким, еще опасным льдом. Идти к мосту было далеко, Верещагин сказал: «Рискнем перейти по льду?» И тогда девушка Бэлла побежала первой, чтоб если на пути встретится совсем непрочный лед, так чтоб провалилась и погибла она, Бэлла, а не он, Верещагин.
В другой раз поздним вечером раздался звонок в дверь, Верещагин открыл и увидел Бэллу, которую не ждал в этот вечер. В руке у нее – сеточка, в сеточке – кастрюля. «Ты чего?» – спросил Верещагин. «Я сварила тебе борщ», – сказала Бэлла и, поставив кастрюлю в прихожей, повернулась уходить. «Подожди! – закричал потрясенный Верещагин. – Побудь хоть немного». – «Нет, – ответила Бэлла. – Я просто не хочу, чтоб ты питался всухомятку». И ушла.
«Что со мной творится? – подумал Верещагин, наевшись борща. – Счастье само идет мне в руки, а я почему-то не могу быть счастливым. Такая замечательная девушка и так меня любит!.. Ну, хорошо, задам еще один вопрос – вот с этим Витькой мне все-таки что-то неясно, задам, она ответит, и все, – ее душа у меня как на ладони, наступит счастливая жизнь, и я смогу снова заняться институтскими делами, которые совсем забросил. Сейчас в институте я чуть ли не на самом плохом счету, но это ничего; говорят, директор назвал меня за глаза бездельником, но и это ничего, это временно, еще один вопрос, Бэлла станет частью моей души, и уж тогда я начну работать так, что директор опять подбросит кверху свои чугунные брови. Еще только один вопросик… Господи, да ведь и так она все рассказала, зачем я мучаю ее и себя, мне бы радоваться и ликовать, ведь такая самаялучшаянасветедевушка!»…
