Сидит он и думает – над тем, где сидит, но какой вид со стороны! Будто человек проникает разумом в заоблачную высь, будто с Господом Богом напряженный интеллектуальный разговор ведет, самый умный у Верещагина вид из всех, кто присутствует на свадьбе. Во какое лицо у Верещагина: над пустяком думает, а выражение как у выдающегося философа какого-нибудь, Владимира Соловьева, например, или Жана-Поля Сартра, а временами на Врубеля смахивает, то есть не на самого Врубеля, а на его картину, где изображен сидящий на корточках демон.
Думает Верещагин о пустяке: где, мол, я сижу, а вид вон какой. Это потому, что мысль – она всегда мысль, о чем бы ни была, это всегда величайшее достижение, тайна, гордость человеческая, божественное прикосновение – вот что такое мысль, неважно, о чем она.
Думает Верещагин, и странное какое-то у него, непонятное настроение. Хорошо ему? Вообще-то да, хорошо, замечательно хорошо, даже изумительно и прекрасно хорошо, но – не очень. Может, ему плохо?
Ох, как плохо ему, ужасно и отвратительно плохо, из рук вон плохо! Но – тоже не очень.
Стряхивает Верещагин с себя это овладевающее им оцепенение и видит девушку. Рядом сидит. Взгляд у нее яростно счастливый – то на новобрачных метнет она этот взгляд, то на гостей, а вот и в Верещагина ударила им. «Хорошо!»- произносит, – то ли спрашивает, то ли утверждает, вообще-то утверждает, но немного и спрашивает. «Что – хорошо?» – спрашивает и Верещагин. Впрочем, отчасти и утверждает, что нет, мол, не очень уж хорошо.
«Все хорошо!» – говорит девушка – счастливая-пресчастливая, а сама, дура, не знает, что именно хорошо, Верещагин пытается уточнить. «Закуска?» – спрашивает, но тут, привлеченная разговором, а может, видом демона, сидящего на корточках, подходит вторая девушка. «О чем у вас разговор?» – кокетничая, интересуется. «О закуске», – объясняет Верещагин. «О том, что хорошо, – поправляет первая девушка. – Все такие счастливые-пресчастливые». – «Нет, о закуске», – гнет свое Верещагин, далась ему эта закуска, первая девушка уже начинает хмуриться: нет, мол, не закуска, а вторая, только что подошедшая, спрашивает: «Вы кто? Чей родственник?» – и в этот момент сразу еще несколько девушек нагрянуло, штук шесть в общей сложности стало, окружили Верещагина кольцом, он о таком изобилии и мечтать не смел, – смотрят, смеются, вопросы задают, нестерпимый интерес к его личности проявляют: «А почему вы один?.. А где ваша жена?» – вот такого рода интерес.
А с девушками надо шутить. Конечно, если тебе двадцать, то можно и не шутить, можно изображать на лице и грусть, и тоску, и печаль, – все сойдет, но человеку за сорок грусть-тоску на лицо выпускать нельзя, ее примут за следствие язвы желудка, сердечной недостаточности, холецистита, простатита, атеросклероза, геморроя, облитерирующего эндоартрита – мужчина за сорок должен шутить, хохотать, подмигивать, взбрыкивать, хлопать себя по ляжкам, чтоб все видели, как он здоров, он должен иметь в кармане блокнотик со свежими анекдотами, громко рассказывать их сочным голосом, тогда на него клюнут, еще как клюнут, хорошо, если он еще и на гитаре умеет, совсем замечательно, если он новомодные танцы освоил – клади тогда под язык таблетку валидола и пляши, на зависть двадцатилетним, притопни, прихлопни, анекдот выкричи, левым глазом подмигни, тогда не просто клюнут – проглотят, со всеми твоими язвами, геморроями, эндоартритами; пой, шути и смейся, брызжи энергией, чтоб все видели, что ее у тебя – ого-го! – но петь Верещагин не умеет, плясать тоже, анекдоты записывать все недосуг было, – так хоть шути, черт возьми, раз уж вокруг тебя столько девушек собралось, и вот Верещагин шутит: «В самом деле где? – это он так отвечает на вопрос о жене. Оглядывается. – По-моему, была, – говорит – шутит, стало быть, таким оригинальным образом. – Скажите, – обращается он к незнакомому бородачу, ровеснику, в одиночестве пьющему по другую сторону стола рюмку за рюмкой, – вы не помните, я с женой пришел или без?»
Девушки смеются, Верещагин хохочет, но вдруг умолкает: он слышит громкий всплеск в груди: волна какая-то растет – в душе ли, в сердце, вверх взмыла, в голову ударила, но еще выше вздымается – в небо, на седьмой этаж, к Господу Богу, – и вот наладилась связь, законтачило, словно током забило Верещагина, он счастлив, счастлив. Господи, в сейфе Кристалл, вокруг девушки, тайна окружает его, он порождает тайны, он в центре тайны, он ее сердцевина, родитель он ей…
