Вот такой жил человек. Он работал инженером, никто не говорил, что он плохой специалист, его, скорее, даже назвали б хорошим, но ни у кого почему-то не возникало желания думать, какой он.
Его внешность можно было бы назвать симпатичной, и голос его звучал скорее приятно, чем неприятно, но никому и в голову не приходило заинтересоваться его внешностью или голосом.
Так он прожил две трети жизни. И вдруг наступил день, когда все переменилось. Один знакомый, которого он встретил на улице, горячо пожал ему руку и спросил, как дела, другой, хлопнув по плечу, вдруг настойчиво позвал в гости, кондукторша троллейбуса рассказала ему о готовящейся свадьбе дочери, а гардеробщица в столовой, пока он обедал, пришила давно оборванную вешалку у пальто.
Но это еще не все. Зеленый попугай сел ему на плечо и громко прокричал адрес своей хозяйки, которая оказалась прелестной блондинкой и упросила его прийти к ней вечером отпраздновать возвращение заблудившейся птицы, секретарша его начальника воскликнула: «Не затрудняйтесь, я возьму и на вас!», когда он собрался стать в хвост длинной очереди за бразильскими шортами, в которой она первенствовала, а бездельники-доминошники у дома завопили: «Что это вы никогда не составите нам компании?» И даже маленькая соседская девочка, прежде встречавшая его криком: «Дядька-дурак!», пролепетала вдруг «Здравствуйте» и улыбнулась ему глазами прозрачными настолько, что казалось, и нет их.
Вечером в дверь его квартиры зазвонили-застучали сослуживцы, которые, оказывается, «шли мимо и решили заглянуть», а утром, поднявшись с побаливающей от коньяка сослуживцев головой, он нашел в почтовом ящике письмо от женщины, которую когда-то любил больше жизни, но она только смеялась тогда в ответ на его признания и брезгливо вздрогнула, когда он попытался коснуться ее, а теперь «Как ты живешь?» – спрашивала в письме эта женщина и дальше писала, что развелась с мужем, думает о нем и хочет его видеть.
«На меня вдруг обрушились люди», – сказал он сам небо. Я узнал об этом его высказывании в одну из встреч – он шел по другой стороне улицы, и я перебежал дорогу перед самым носом у быстро мчащихся машин из одного только желания поздороваться с ним, хотя прежде избегал общения. «Как живешь, старина?» – опросил я, энергично тряся ему руку и удивляясь внезапно возникшей во мне перемене. «Люди вдруг обрушились на меня», – сказал он.
Так я впервые услышал эту его фразу, ставшую знаменитой месяца через два-три, после появления в газетах сообщения о том, что гражданин N – так зовут моего знакомого, – нечаянно разбив дешевую статуэтку, оставшуюся ему после бабушки, вместе с осколками низкосортного фаянса подобрал с пола шестнадцать крупных бриллиантов чистой воды и два золотых перстня с изумрудами весом соответственно в семь с половиной и одиннадцать каратов.
125
«Теперь красивую историю расскажу я, – говорит Геннадию Верещагин. – Одна женщина хотела погладить кальсоны своего мужа… Вы знаете, чем гладят кальсоны?.. Правильно, утюгом. Слушайте, Геннадий, что вы вообще знаете об электричестве?.. Правильно, оно дает свет. Когда Господь Бог воскликнул: «Да будет свет!»… Вам известно, что Бог воскликнул именно так? Это был его первый крик. Я тоже боюсь, когда все выключено… Так вот, он закричал: «Да будет свет!», и, думаете, что появилось? Электрическая лампочка? Ночничок? Бра? Солнце? Нет. Появилась шаровая молния. Что вы знаете о шаровой молнии?»
«Я с вами затем и общаюсь, чтоб как можно больше узнать», – отвечает Геннадий.
И Верещагин рассказывает ему о шаровой молнии все.
126
Он не признает, говорит он, электрических звонков, он предпочитает первобытный, как вожделение, стук в дверь. «Взволнован я или спокоен, нахален или робок – это вы определите по моему стуку. А что вы определите по звонку?»
Он смотрит на Верещагина так хитро, будто хочет сказать, что раскусил его и что дальнейшее увиливание бесполезно, но Верещагин увиливать не намерен, он уже несколько раз сердито спрашивает, кто перед ним.
«Агонов, – представляется незнакомец. – Если помните, я звонил вам. Книгу о спиралях вы все еще держите? Зачем вам спирали?»
