Дверь в дальнем конце коридора была открыта. Я немного задержался на пороге. На достигающих пола французских окнах занавеси были полузадернуты, вся комната тонула в полутьме. Мейер сидел в кресле у стола, на котором бубнил магнитофон.
— Эй, Мейер, — воскликнул я. — Что с вами, черт побери?
Когда я приблизился, то увидел, что он привязан к креслу. Я приподнял его лицо за подбородок: пустой взгляд, в котором сама смерть. Щеки покрыты множеством пятен, как от прикосновений пламени зажигалки. На губах запеклась пена. У него было плохое сердце, и мне стало ясно, что произошло.
Бедный старый Мейер! Удрать в юности из лап гестапо и кончить жизнь столь жутко... Я сдержал вскипевшую ярость, ибо знал: его смерть недолго будет неотмщенной.
Как я и ожидал, дверь позади с шумом распахнулась; я обернулся и увидел Тима Пэта, за спиной которого стояли двое верзил в бушлатах, с револьверами в руках.
— Вот так неожиданность! — сказал Тим Пэт и рассмеялся. — Не везет вам, майор!
— Ваша работа? — спросил я.
— Упрямый старый подонок. Я разукрасил его, потому что хотел узнать, где запрятаны эти бойки, а он оказался упорным, как мул.
Один из его людей выступил вперед и обшарил меня; сделал он это так неумело, что нетрудно было бы свернуть ему башку и завладеть револьвером — но я воздержался.
Он отступил назад, сунул револьвер в карман. Затем они втроем надвинулись на меня.
— Где Бинни, майор? — настойчиво спросил Тим Пэт. — Вы что, потеряли его по дороге?
Тут французское окно вдребезги разлетелось, занавеска отлетела в сторону, и показался Бинни, он стоял пригнувшись, с браунингом наготове в левой руке.
Настала тишина, только занавеска трепетала на ветру да дождь застучал по полу комнаты. Вдали снова прозвучали раскаты грома.
Бинни спокойно сказал:
— Я здесь, подонок!
У Тима Пэта перехватило дыхание, и он проговорил:
— Вы только посмотрите!
Один из его людей все еще держал револьвер. Бинни быстро выставил вперед браунинг; тот бросил оружие на пол и поднял руки.
— Что с мистером Мейером?
— Посмотри сам. — Я поднял голову Мейера.
Одного взгляда было достаточно. Взор парня стал холодным, лишенным всяких чувств, совсем как тогда, в нашу первую ночную встречу в Белфасте; потом в его глазах проскочила холодная искра, и на него страшно было смотреть.
— Это ты сделал? — спросил он неживым голосом. — Во имя Ирландии?
— Бога ради, Бинни, — запротестовал было Тим Пэт. — Старый хрыч не захотел открывать рот. Что, черт побери, оставалось?
Бинни бросил быстрый взгляд на Мейера, а тот из двух сопровождающих, который поднял руки, быстро опустился на колено и схватил с пола свой револьвер. Тут же Тим Пэт и другой потянулись за своим оружием.
Один из лучших выстрелов в мире, который я видел, — когда из специального пистолета 38-го калибра за полсекунды всадили пять пуль в игральную карту на расстоянии в пятнадцать футов. Тот стрелок был под стать нашему Бинни Галлахеру. Первая пуля попала между глаз тому, который опустился на одно колено, вторые две он влепил в лоб другому так точно, что расстояние между ними было не более двух пальцев.
Тим Пэт выстрелил сквозь карман своего плаща, и тут же пуля Бинни разнесла его правую руку. Он отлетел к стене, сунулся, споткнувшись, вперед с разинутым ртом и рухнул наружу через французское окно.
Бинни дал ему встать на ноги, а когда тот побежал через газон, выстрелил в спину три раза так быстро, что неопытное ухо уловило бы лишь один выстрел.
Эл Боули теперь пел уже «Лунный свет над шоссе». Я выключил магнитофон и двинулся вслед за Бинни вниз по ступеням. Тим Пэт валялся лицом вниз. Я повернул его и поискал в кармане оружие. Это был автоматический «смит-и-вессон». Когда я вытащил револьвер из кармана, там оказался кусок ткани.
Бинни стоял надо мной, перезаряжая браунинг. Я показал ему «смит-и-вессон».
— Пусть это послужит тебе уроком. Никогда не стреляй из автоматического оружия из кармана. Затвор обычно цепляется за подкладку, и ты можешь с гарантией сделать только первый выстрел, вот как и получилось сейчас у нашего друга.
— Вы учите каждый день чему-то новому, — ответил он.
