— Вот это я и есть. Саймон Воген, искренне ваш торговец оружием.
Я снова улыбнулся, хотя не без усилий. Тут она не смогла выдержать.
— Вы надменный подонок, — сердито проговорила она. — А мы, такие люди, как Бинни и я, сможем сделать что-то для нашей борьбы.
— Знаю, — ответил я. — Вы готовы на все.
Она придвинулась ко мне совсем близко, глаза ее странно блестели, и сказала хриплым шепотом:
— Это лучше, чем то, что мы имеем сейчас. Я лучше увижу Белфаст выгоревшим, словно погребальный костер, чем вернусь к тому, что есть.
И вдруг, без всякой разумной причины, я понял, что проник в самую суть вещей, к которым она имела отношение. И спокойно попросил:
— Так в чем же дело, Нора? Расскажите мне все.
На ее лице появилось отсутствующее выражение. Голос изменился и приобрел скорее белфастскую, чем американскую окраску; она заговорила, как обиженная маленькая девочка:
— Когда моего отца отпустили из тюрьмы в последний раз, он не хотел больше иметь никаких неприятностей и решил скрыться из виду до тех пор, пока мы не будем готовы уехать в Америку. Они приходили к нам в дом несколько раз, разыскивая его.
— Кто это был? — спросил я.
— Люди из спецотряда "В". И как-то ночью, когда они допрашивали мою мать, один из них затащил меня на задний двор. Он сказал, что предполагает, будто в амбаре спрятано оружие.
У меня внутри все напряглось, будто я получил удар в живот.
— И что дальше?
— Мне было тринадцать, — продолжала она. — Запомните это. Он заставил меня лечь на какие-то старые мешки. Закончив, сказал, что нет смысла никому говорить об этом, потому что мне все равно не поверят. И угрожал моей матери и всей нашей семье. Сказал, что не ручается за то, что с нами может произойти...
Последовало продолжительное молчание, нарушаемое только ударами капель дождя о стекло окна. Она сказала:
— Вы первый, кому я все это рассказала, Воген. Больше никому не говорила. Даже священнику. Разве это не странно?
Я отозвался охрипшим голосом:
— Я сожалею.
— Вы сожалеете? — Она словно взорвалась, выйдя из себя. — Боже, я их всех увижу в аду, Воген, всех до последнего, за то, что они сделали со мной, вы понимаете?
Она выскочила наружу, хлопнув дверью. Мне пришлось, и уже не в первый раз, разочароваться в роде людском. Было жаль не столько Нору Мэрфи, сколько ту несчастную, испуганную девочку на заднем дворе дома в Белфасте так много лет назад.
Я закурил сигарету, обернулся, чтобы выкинуть спичку в левое окно, и увидел за ним Бинни, который стоял точно окаменевший, с предсмертной мукой на лице. Надеюсь, что такого страдания в глазах не увижу больше никогда.
Я положил руку ему на плечо, это, казалось, снова вернуло его к жизни. Он диковато посмотрел на меня каким-то отсутствующим взглядом, потом повернулся и пошел вдоль палубы.
Мы подошли к острову Ратлин как раз к четырем утра. Из-за плохой видимости я только временами мог разглядеть проблески маяка. Дальше начинались, прямо говоря, враждебные воды, и я собрал обоих. Нору Мэрфи и Бинни, в рубке для последнего инструктажа.
Казалось, она окончательно пришла в себя, да и он тоже.
Я не мог даже на миг представить, что он сказал ей о подслушанном разговоре или скажет когда-нибудь. В своем унылом пальто он склонился над картой и снова стал мрачным, как всегда.
Я провел карандашом по карте, показывая курс:
— Сейчас мы здесь. Еще десять минут, и мы обогнем остров Крэг и возьмем курс на берег. Фарватер через рифы хорошо размечен, глубина достаточная.
— Кровавый Проход, — сказала Нора Мэрфи. — Это он и есть?
Я кивнул.
— Очевидно, здесь затонул один из самых больших кораблей испанской армады. Если верить старым документам, трупы всплывали здесь неделями. — Я взглянул на часы. — Сейчас четыре двадцать. Мы успеем на место к пяти. Светает около шести тридцати, и у нас хватит времени пройти туда и обратно. Будем надеяться, что ваши люди придут вовремя.
— Непременно.
— Как только мы войдем в проход, я погашу палубные огни и прошу обоих, вас и Бинни, пройти на нос и следить за сигналами. Красный свет с интервалами в две секунды в течение минуты или три сигнала туманного ревуна в течение минуты, если видимость совсем плохая.