– Хочешь посмотреть мой дом? – спросила девушка. – Тебе нужно отдохнуть после прогулки в лесу.
– Я иду к Зоэ, – вновь повторил Икар, но с гораздо меньшим энтузиазмом, чем в первый раз. Она засмеялась:
– Ты, наверное, боишься меня. И вообще всех женщин, кроме маленьких медведиц и толстых старух, вроде Зоэ. Может, тебе больше по душе мой брат? Мне рассказывали, что в городах людей любовь между мужчинами не редкость. То же самое и среди трутней, вроде моего брата. У трий мало королев, а работницы не более привлекательны, чем ишаки. Что еще остается делать несчастным трутням, как не утешать друг друга? Говорят, они в этом преуспели. – Она повернулась к своему брату: – Тебе нравится Икар, мой дорогой? Он как зрелая фига, и мне кажется, пчелы еще не побывали в его улье.
Ее брат продолжал улыбаться. Его золотой язычок мелькал меж влажных губ, и ему не было надобности разговаривать.
– Я передумал, – сказал Икар девушке. – Как мне подняться к тебе?
Она спустила лестницу со ступенями из воловьей кожи.
– Когда ты попробуешь мой мед, тебе покажется, что у тебя выросли крылья, и лестница тебе больше не понадобится.
Едва Икар встал на первую ступеньку, как Пандия схватила его за руку:
– Я с тобой.
– Пандия, у нее нет медовых лепешек.
– Она сказала «мед», ведь правда?
– Она, наверное, имела в виду гостеприимство.
Пандия чуть не плакала:
– Мне вовсе не нужны лепешки. Я просто боюсь, что она сделает тебе что-нибудь плохое. Она нехорошая женщина. Посмотри, как у нее подрагивает язык.
Смех Эмбер зазвенел, как серебряный колокольчик:
– Ты считаешь меня нехорошей, Икар? Может, это и так. Иначе откуда же я знаю столько способов получать удовольствие?
Преодолевая ступеньку за ступенькой, Икар поднялся наверх. Эмбер подала ему руку и помогла войти в дом.
С потолка на тонких стеклянных цепях свисали плетеные стулья. Сквозь шелковые драпировки, сотканные пауками, виднелись тростниковые стены. Но самым главным украшением комнаты были цветы. Они лежали повсюду, целыми охапками, как горы награбленных драгоценностей, которые побросали в египетской пирамиде воры, застигнутые на месте преступления. Одна стена была отделана полированным воском, и комната, отражаясь в ней, казалась таинственным садом, а лицо Эмбер – прекрасным бутоном. «Среди цветов со мной ничего не может случиться», – подумал Икар, посмотрев на пчел, собирающих вокруг него нектар.
И все же он был пленником в этом саду, закрытом даже от солнечных лучей; Эмбер быстро убрала лестницу.
– Ты застал моих друзей за работой, – улыбнулась она, показывая на пчел, кружащихся над охапкой нарциссов. – Сначала они собирают нектар в свои сумки, где под воздействием сока, выделяемого их телами, он превращается в мед. Затем они извергают его в восковые лотки и выпаривают из него воду, подогревая крыльями. Получается чистый мед, который я обмениваю на шелк, драгоценности и золото. Твой Эвностий иногда дает мне за него браслеты. Но не подумай, что я тоже работаю. Я королева. – Она произнесла это с такой гордостью, что, казалось, на ее голове засверкала корона, а на плечах заколыхались пурпурные одежды.
– А что делает королева? – Икару хотелось, чтобы ее ответ был таинственным и волнующим, и он не разочаровался.
– Она живет, как цветок, только ради удовольствий. Она наслаждается нежностью ветерка и теплом солнца, любовью бабочек и бражников и всем тем, что составляет приятное и праздное существование растений. Но ей дано одно наслаждение, не известное цветам.
Икар с нетерпением ждал, что это за редкостное наслаждение.
– Это дар мужских объятий, – сказала она наконец, выговаривая каждое слово с такой осторожностью и любовью, будто они были сделаны из бесценного, тончайшего шелка. – Хочешь, я расскажу тебе о твоей красоте? И буду перечислять твои мужские достоинства до тех пор, пока перед твоим мысленным взором не предстанет прекрасный юный бог?
– Ты это действительно сделаешь? – спросил он. Это был лучший способ обрести уверенность в себе.
– Голова благородных пропорций в ореоле роскошных волос. Тело подростка, уже готового стать мужчиной, но пока еще его мужская сила скрывается под нежным пушком юности. – Эмбер внимательно смотрела на Икара, и в ее взгляде были и расчет, и страсть. – Дорогой, мне надоели бабочки. Я жажду диких безумств шмеля.
