– Помоги моему брату, или я оторву тебе крылья.
– Есть только один способ помочь ему, – сказал я. – Мне нужно высосать яд из его легких.
– Я сделаю это сама, – заявила Тея.
Ее решимость объяснялась не хладнокровием, проистекающим от недостатка чувств, а смелостью, порожденной страхом. Она боялась и ненавидела лес, но сейчас спокойно и без волнения готова была ответить на его самую коварную угрозу.
– Эвностий, разреши мне. Он мой брат.
– И мой друг, – заметил я.
– Ты можешь умереть?
– Да.
Я прижался губами к бескровным губам Икара. Подобно охотнику, отсасывающему змеиный яд из ранки, я всасывал в себя губительный воздух, который вдохнула в мальчика Эмбер из своих пропитанных отравой легких. Он не обжигал, а обманчиво, будто это струя густого меда, перетекал в мое горло.
Каким маленьким показался мне Икар, слабым, бледным и почти без признаков жизни! Мне вдруг представилось, что это мой сын от Теи, и, целуя его, я целовал ее; а потом я увидел, как мы, смеясь, идем по лесу, и Икар держит нас с Теей за руки; затем он превратился в малыша, уцепившегося за нас своими ручонками и весело раскачивающегося, того малыша, которого я так любил, когда он жил в дереве Коры. Икар, сынок, вдохни свой яд в мои легкие, ведь я тебе как отец, а отец должен ночью защищать своего сына от стригов, а днем от пчелиных королев, подставлять свою грудь под пущенную в него стрелу, закрывать его собой от летящего камня и раздирающих тело когтей. Ведь любовь – это бронзовый щит.
Моя голова бессильно опустилась рядом с его щекой, и сон, похожий на осенний листопад, одолел меня. Поток света хлынул в комнату. Я увидел, что Тея встала на мое место рядом с Икаром, но прежде она разорвала пергамент и впустила свет и свежий воздух.
– Тея, – прошептал я. – Теперь мы оба отравлены.
– Нет, мы просто поделили яд пополам, – ответила она. – А это уже совсем другое.
Икар открыл глаза и сонно проговорил:
– У меня в легких был мед. Он такой сладкий. От него мне хотелось спать.
И, как ребенок, лежащий в теплой постели и обнимающий свои любимые мягкие игрушки, он притянул нас к себе.
– Тебе нельзя сейчас спать, – сказал я. – В твоем теле еще остался яд.
Я помог ему встать на ноги. Он сделал первый неуверенный шаг, ухватился за меня, а затем, хоть и с трудом, но уже самостоятельно добрался до противоположного конца комнаты.
– Со мной теперь все в порядке, – сказал он.
Тея наблюдала за ним с гордостью, будто это она научила его ходить. Но как только он остановился, сразу же укоризненно спросила:
– Икар, как ты оказался в этом доме?
– Я шел к Зоэ и заблудился. – Он не собирался оправдываться.
Тея вспыхнула, как еловый факел:
– Это твоя подружка, Эвностий! Он шел к твоей подружке! Разве не ты направил его к ней?
– Нет, – сказал я, – но, действительно, думал пойти вместе с ним на следующий день.
– Вы собирались спать с ней. Оба. С этой шлюхой!
Подумать только, Зоэ, добрейшая из женщин, – шлюха! Гнев развязал мне язык и сделал жестоким:
– Она теплая, щедрая и женственная. Действительно, она отдает свое тело. А ты не отдаешь вообще ничего. Твое тело такое же холодное, как сугроб. Я был счастлив, пока ты не появилась здесь. У меня были друзья, дом, сад, и никто не требовал, чтобы я вел себя, как евнух. А ты что сделала? Оскорбила моих друзей, перевернула все вверх дном в моем доме, сорвала цветы. Зоэ, несмотря на своих любовников, в тысячу раз лучше, чем ты. Она, во всяком случае, женщина, а ты – холодная ханжа.
Не успел я закончить, как получил пощечину. Сгоряча я толкнул Тею, и она, издав удивленный возглас, опустилась на пол, да так и осталась сидеть на большой груде маков, похожая на изображение Великой Матери, только не такая величественная и невозмутимая.
– Икар! – закричала она, плача, будто хотела сказать: «Подай мне руку и защити свою сестру от этого грубого животного».
Но Икар не подошел к ней, а проговорил решительно:
– Мы все-таки пойдем к Зоэ.
– Следите за трией, – предупредила нас Пандия. – Она что-то задумала.
Перебрасываясь обвинениями, мы совсем забыли, из-за чего началась ссора. Пандия оказалась более бдительной.
