Я выжимал из цветов жимолости нектар и поил им вас, а потом рассказывал разные истории, в которых я обязательно спасал вас от злых медведей или кровожадных волков. Вы слушали внимательно и никогда не засыпали, не дождавшись конца, хотя, наверное, понимали далеко не все – ведь вы были еще совсем маленькими.
Время шло. Икару исполнился год. Однажды, поднимаясь на балкон, я увидел, что Кора плачет. Мой отец часто плакал после смерти матери, и я знал, что слезы взрослых гораздо более соленые, а скорбь более глубокая, чем у детей. Я начал спускаться вниз на землю, но Кора остановила меня:
– Останься, Эвностий. Побудь с детьми в последний раз. Ты их больше никогда не увидишь.
Едва не потеряв равновесие, я остановился на середине лестницы и, опершись подбородком о край балкона, спросил:
– Ты меня больше не пустишь в свой дом?
– Они уходят отсюда.
– Как же ты пойдешь с ними?
Я знал, что дриада, покинув свое дерево, может прожить всего несколько дней. Оно дает ей жизненные силы, так же как соленая вода дает жизненные силы дельфину.
– Отец забирает их в Кносс, а я остаюсь.
– В город людей! – воскликнул я испуганно. Не забывайте, что дети зверей и людей боятся друг друга одинаково. Я сразу представил себе жуткую картину, как вас обоих, младенцев, закалывают, а потом подают к праздничному столу или, в качестве наживки для акул, насаживают на огромные рыболовные крючки.
– Отец не даст их в обиду, – сказала Кора, – но они будут очень скучать без нас, правда, бычок?
– А дети могут жить вдали от дерева?
– Эак считает, что могут. Он говорит, что они еще не стали такими же зависимыми от дерева, как я. Поэтому он хочет увести их именно сейчас.
И она обняла меня, будто я был одним из ее любимых детей.
– Не грусти, – сказал я, хотя это было самое худшее из всего, что случилось со времени смерти моей матери. Я прижался рогами к груди Коры и вдохнул исходящий от нее сладкий аромат листвы.
Мы не слышали, как на балкон поднялся Эак. Он не рассердился, увидев нас, ведь причин для гнева не было, но выражение его лица сразу изменилось, и он стал похож на каменную статую египетского фараона. Он вырвал меня из объятий Коры и подвел к лестнице. Пальцы его были твердыми, как коралл, но он не сделал мне больно. Спускаясь вниз, я прокричал:
– Ты не должен отнимать детей у матери!
Шесть дней подряд я приходил к вашему дереву, прикладывал ухо к стволу и слушал доносившийся изнутри плач Коры. Но никто не появлялся на балконе и никто не приглашал меня подняться наверх, а когда на седьмой день я постучал в дверь, вышел Эак и, увидев меня, захлопнул дверь прямо перед моим носом.
На следующий день я встретил его в лесу. Вы когда-нибудь видели двойные корзины, которые кладут ослу на спину? Обычно в них привозят с рынка продукты, а из леса хворост. Эак сделал такие же корзины для вас. Несмотря на то, что у Теи над головой шумели густые ветви деревьев, туго обвитые виноградной лозой, она чувствовала себя прекрасно и улыбалась, Икар же горько плакал, наверное, впервые в жизни.
Я выскочил из-за деревьев, как козлоногий бог Пан, пугающий путешественников:
– Куда ты уносишь моих детей?
Мне хотелось, чтобы эти слова разнеслись по лесу оглушительным ревом. Но я был еще слишком мал, к тому же питался кореньями и ягодами, потому что отец мой лишь изредка вспоминал о том, что надо сходить на охоту. Вместо рева получился писк. Эак посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто перед ним была какая-то поганка, и пошел дальше. Тогда я наклонил голову и боднул его, одновременно приготовившись поймать вас на лету, если вы выпадете из своих корзин. Он пошатнулся, но удержался на ногах. Затем, повернувшись в мою сторону, схватил меня за рога и со всей силы швырнул в кусты. Я не ожидал этого.
Через несколько секунд, а может, и минут, мне трудно сказать, сколько прошло времени, я открыл глаза и увидел рядом с собой волосатые ноги и раздвоенные копыта. Паниск, выглядевший лет на двенадцать, хотя на самом деле ему могло быть и сто, лил мне на лицо кокосовое молоко. Я вскочил и даже не поблагодарив его, стал озираться по сторонам в поисках Эака.
