– Тея, – прошептал я.
– Что, Эвностий?
– Тея, я…
– Хочешь морковку?
– Нет.
– Что ты делаешь, чтобы она была такой хрустящей и желтой?
– Удобряю, – сказал я. – Главным образом рыбьими головами.
И в этот момент, как теплый луч солнца, внезапно пробившийся сквозь тучи в пасмурный и холодный день, в меня вселился то ли бог, то ли демон, я взял из рук Теи морковку, а затем крепко ее обнял. Я сделал то, что казалось мне совершенно естественным, таким же естественным, как принять душ в фонтане или встать на колени, рассматривая бутон мака. Но, повинуясь богу (или демону), я совершенно забыл о своей недюжинной силе. Наверное, я был чересчур груб, и, конечно, Тея не ожидала от меня ничего подобного. Она лежала в моих объятиях, как пронзенный стрелой фавн. Я сломал ей позвоночник, мелькнула у меня страшная мысль. Сокрушил своей звериной силой это нежное создание, будто крепко сжал в руке хрупкое яйцо ласточки.
– Тея, – простонал я, разжав руки, но все еще поддерживая ее. – Тея…
Со спокойным достоинством она отвергла мою помощь и сказала:
– Эвностий, мне стыдно за тебя. Ты ведешь себя, как Мосх.
Лучше бы она отругала меня, ударила, но не наказывала, как нашкодившего ребенка или гуляку-кентавра. Да еще к тому же сравнила с Мосхом!
Я сердито выпалил:
– Он целует всех подряд. А ты прожила в моем доме целый месяц, и до сегодняшнего дня я даже ни разу не прикоснулся к тебе. Но я не евнух.
– Я же говорила, что ты для меня – как брат.
– Я не хочу быть твоим братом. У меня нет к тебе никаких братских чувств. И потом, у тебя уже есть Икар. Я хочу быть…
– Отцом? Действительно, ты на десять лет старше меня.
– Нет, это еще хуже. Мне не нравится твой отец.
– Не нравится? Но ты же никогда его не видел. Он такой красивый и гордый!
– Я знаю его! – ответил я. – Мне не хотелось тебе говорить, но я был знаком с ним еще до твоего рождения.
У Теи перехватило дыхание.
– В лесу?
– И я знал твою мать, дриаду.
– Я не хочу о ней ничего слышать.
– Нельзя рассказать об отце, не упомянув мать. – И я громко крикнул: – Икар! Пандия!
Они появились из-за гряды. Руки у них были грязные. Вдвоем они тащили полную корзину камней.
– Медведи? – прошептала Пандия, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами. – Нас сейчас съедят?
– Нет, медведей нет, – сказал я. – Мне просто нужно вам что-то показать.
В миле от поля Драгоценных Камней, на маленькой, заросшей мхом и папоротником просеке, стоял обгоревший пень, который когда-то был величественным дубом. Сквозь разрушенные стены виднелись остатки лестницы, которая спиралью поднималась вверх и обрывалась в пустом пространстве.
– Это дерево вашей матери. – И я рассказал им об Эаке, их отце.
– Когда он пришел в лес, я был еще мальчиком. Мой отец построил в тамарисковой роще дом из тростника, где мы жили с ним вдвоем после смерти моей матери – ее убило молнией. Густые деревья закрывали солнечный свет и скрывали нас с нашим горем. В доме я только ночевал, а все дни проводил в лесу, где мы с матерью когда-то собирали каштаны и где я слушал ее рассказы о том, как наш народ переселился сюда с Блаженных островов. Именно в лесу я впервые увидел Эака. В руке он сжимал кинжал, безбородое лицо было в крови, а глаза – совершенно пустыми, как у того, кто стал жертвой стрига. Позже я узнал, что он оказался в горах, преследуя со своим отрядом ахейских пиратов. Он и его люди догнали их и разбили у самого леса. После жестокой схватки в живых остался только Эак, раненый, почти без сознания, он вошел в лес, но силы оставили его, и он опустился на колени, как убийца перед судьей, кинжал выпал у него из рук, он смотрел перед собой, но ничего не видел.
Я осторожно вышел из-за кустов, где прятался, и спросил:
– Помочь тебе встать?
Подойти к нему ближе я боялся, ведь это был человек, а человек всегда опасен.
– Он не может говорить. – Рядом со мной стояла дриада Кора.
– Твое платье соткано из солнечных лучей! – воскликнул я.
– Из солнечных цветов подсолнухов, – улыбнулась она. – Каждое утро я тку его заново, ведь лепестки живут только один день. Как любовь.
– А твои волосы как зеленый водопад. Он струится по плечам и поет свою песню.
