День исполнения желаний - страница 19
Я тоже изведал, что такое голод. Я заметил, как обвисла кожа на бледном лице Иосифа Маттеса. Но его зять, тоже Израиль Иошуа, выглядел еще более бледным и истощенным. Теребя жидкую бороденку, он раскачивался над священными книгами, вздыхал, тайком поглядывая по сторонам. Этот робкий молодой человек мучился еще и от стыда. Всей душой желал он служить Всевышнему, но голод не давал ему покоя. Погружаясь все глубже в хасидские книги, Израиль Иошуа непрерывно теребил свои пейсы. Что он мог поделать? Я знал — он обречен голодать: и так из милости живет в доме тестя. Покорный и слабый, узкоплечий, он был способен лишь учиться и молиться, да читать благочестивые книги.
Однажды в пятницу Иосиф Маттес, пожертвовавший все свое состояние на хасидские праздники и помощь раввину Радзимина, не утерпел: ударил кулаком о стол и выкрикнул: «Люди, у меня нет даже хлеба, чтобы произнести над ним субботнее благословение!»
Его слова воплотили отчаянную нужду того времени. Во многих домах хлеб теперь заменял в Шаббат вино, над которым полагалось произносить благословение.
На мгновение воцарилась тишина, а потом всем стало неловко. Сыновья реб Иосифа забились по углам, мучительно стыдясь отцовской выходки. Израиль Иошуа побелел как мел. И хотя в тот вечер прихожане насобирали им и хлеба и рыбы, это не помогло семье Иосифа Маттеса выбраться из нищеты. Бедняки остались бедняками, а благодетелей никогда не бывает в достатке. Я очень боялся, что подобное может произойти и с моим отцом.
Как и другие раввины, раввин Радзимина тоже перебрался в Варшаву, где у него имелась кое-какая собственность. Он слыл человеком зажиточным, но богатство его было относительным, поскольку недвижимость перестала приносить доход. Я не знаю, помогал он хасидам или нет. Но мы впали в такую нужду, что отец решился навестить жену радзиминского раввина, так называемую «молодую ребецин», и занять у нее денег. Добрая женщина не имела ничего, что могла бы ссудить моему отцу, поэтому она стала просить его принять от нее кольцо с бриллиантом и заложить его. Отец отказывался, но ребецин настаивала: «Ради моей жизни и здоровья — возьмите его!» Она напомнила отцу, что Талмуд запрещает носить драгоценности в пору всеобщей нужды.
Когда отец вернулся домой и смущенно показал кольцо матери, она лишь поморщилась — возможно от ревности. Но когда отец заложил кольцо, мы смогли купить муки, хлеба и крупы. Однако мясо по-прежнему было нам не по карману. Зато в нашем скудном рационе появилось масло какао, которое можно было добавлять в мясную и молочную пищу.
Больше всего в ту пору мы страдали от холода. Нам нечем было отапливать квартиру. Трубы замерзли, и мы не могли больше пользоваться туалетом. На долгие недели окна затянуло морозными узорами, а на рамах висели сосульки. Когда мне хотелось пить, я отламывал сосульку и сосал ее.
Ночью холод становился непереносимым. Никакие одеяла не спасали. Ветер, свободно гулявший по нашей квартире, заставлял меня вспомнить сказки про домовых. Свернувшись калачиком в постели, я предавался мечтам о сокровищах, черной магии и заклинаниях, которые помогли бы моим родителям, Иосифу Маттесу и всем невинно страждущим. Я воображал себя Илией, Мессией, кем угодно… Подобно библейскому Иосифу я наполнял припасами опустевшие склады и распахивал их для всех голодающих. Одно мое слово заставляло трепетать целые армии, а также важных генералов и императоров, которые ими командовали. А раввинша из Радзимина получала от меня в дар целую корзину бриллиантов.
Вылезать из постели было ужасно холодно. Мать, мой братишка Моше и я старались встать попозже. Но отец заставлял себя вставать как обычно. Вода для его омовения замерзала. Он тер руки о заледеневший подоконник и ставил на плиту кастрюлю со льдом. Он так и не научился пользоваться газом. Счетчик по-прежнему требовал всякий раз сорок грошей, но чай, хоть и состоял теперь из одного кипятка с щепоткой чаинок, оставался для отца последним наслаждением. Сахар было не достать, а сахарин он не признавал. Завернувшись в залатанный лапсердак, он прихлебывал чай и продолжал свои занятия, замерзшие пальцы едва держали карандаш. В «Лике Иошуа» все было как всегда, и «Рычание льва» требовало ответа на древние вопросы: основано ли чтение молитвы «Шма Исраэль!» на моисеевом законе или на талмудистком? Надлежит ли повторять ее целиком, как предписывает закон Моисея, или достаточно первого стиха? Или первого раздела? Только в мире мудрых книг отец чувствовал себя уверенно.
