День исполнения желаний - страница 12

— А кто же ее кормит? — вдруг спросил я.

Мендель словно от сна очнулся.

— О чем ты?

— Ну, ту девушку в золотых туфлях.

— Там есть служанки.

Мы были недалеко от второго рынка, когда я вдруг увидел две медных монетки по шесть грошей, они лежали рядышком, словно кто-то их специально положил на мостовую. Я наклонился и поднял их. Мендель тоже их заметил и крикнул:

— Чур пополам!

Я сразу протянул ему одну монету, но в то же время подумал, что, найди он на улице деньги, нипочем бы не стал со мной делиться.

Мендель повертел монетку и так и сяк, а потом сказал:

— Если ты можешь превращать камни в жемчуга, зачем тебе шесть грошей?

Я хотел было ему ответить: «А если твой отец награбил такие богатства, зачем шесть грошей тебе?» Но что-то удержало меня. Я вдруг заметил, какая у моего приятеля желтая кожа и как выступают скулы. Что-то в его лице было особенное, но что, я не мог понять. Уши Менделя были прижаты, а ноздри раздувались, как у лошади. Рот искривился в завистливой усмешке, а глаза пытливо изучали меня.

— И что ты станешь делать со своими деньгами? Конфет накупишь? — спросил он.

— Милостыню подам, — ответил я.

— Ага. Тогда — вон нищий сидит.

Посреди улицы на маленькой тележке с колесами и впрямь сидел человек, или, точнее, — полчеловека — казалось, его перепилили пилой посередине. Руки его сжимали обтянутые тканью деревянные чурбачки, на которые он опирался. На нищем был картуз, козырек которого опускался на глаза, и рваная куртка. На шее болталась кружка для подаяния. Я прекрасно знал, сколько всего можно купить на шесть грошей: цветные карандаши, книжки, булочки, но гордость не позволила мне колебаться. Я протянул руку и бросил свою монетку в кружку. Калека, словно испугавшись, что я передумаю и потребую назад свое сокровище, покатил прочь так быстро, что едва не сбил прохожего.

Мендель нахмурился.

— А когда ты изучаешь Каббалу? По ночам?

— После полуночи.

— Ну и что там происходит, на небесах?

Я поднял глаза к небу, оно было багровым, с черными и синими штрихами; казалось, приближается буря. Две птицы вспорхнули и, перекликаясь, полетели прочь. Взошла луна. Всего минуту назад еще был день. А теперь наступила ночь. Уличные торговки убирали свои товары. Человек с длинным шестом шел по улице и зажигал газовые фонари. Я хотел ответить Менделю, но не знал, что сказать. Я устыдился своего вранья и словно враз повзрослел.

— Знаешь, Мендель, давай прекратим эти выдумки, — сказал я.

— А что такого?

— Ничего. Просто я не изучаю Каббалу, а твой отец никакой не грабитель.

— С чего это ты так раскипятился? — удивился Мендель. — Шесть грошей жалко стало?

— Вовсе я не раскипятился. Только, если у кого есть замок в лесу, зачем ему целыми днями таскать уголь для Хаима Лейба? И девушки в золотых туфлях у тебя тоже нет. Это все сказки.

— Поссориться хочешь? Не думай, что, раз твой отец раввин, я стану к тебе подлизываться! Может, я и врал, да только правды тебе ни в жизнь не узнать.

— А что мне знать-то? Ты ведь все выдумал.

— Вот вырасту и стану разбойником. Самым настоящим.

— Тогда — гореть тебе в геенне огненной.

— Ну и пусть! Зато я влюблен.

Я потрясенно посмотрел на моего товарища.

— Снова врешь.

— А вот и нет. Пусть меня Господь покарает, если вру.

Я знал, что Мендель не станет божиться попусту, и весь похолодел, словно кто-то провел ледяными пальцами мне по ребрам.

— В девчонку?

— В кого же еще? В мальчишку что ли? Она в нашем дворе живет. Вот поженимся и уплывем к моему брату в Америку.

— И тебе не стыдно?..

— А что тут такого? Иаков тоже был влюблен. Он поцеловал Рахиль. Про это в Библии написано.

— Бабник!

Я пустился бежать. Мендель кричал что-то вдогонку, мне даже показалось, что он гонится за мной. Я мчался, пока не оказался у радзиминской иешивы. Перед ее входом молился отец Менделя — высокий сутулый худой мужчина с большим кадыком, лицо его все пропиталось сажей, словно у трубочиста. Лапсердак был подвязан веревкой. Угольщик раскачивался, кланялся и бил себя в грудь. Мне показалось, что он просит у Бога прощения за сыновнее бахвальство.

У восточной стены стоял мой отец в бархатном лапсердаке, подвязанном белым шарфом, и в шляпе с большими полями. Он раскачивался взад и вперед, и голова его всякий раз касалась стены. В меноре горела одна единственная свеча. Нет, мне еще не были известны тайны Каббалы. Но я чувствовал, что все, что случилось со мной этим вечером, было исполнено мистического смысла. Мне было так грустно, как никогда прежде. Едва мой отец закончил молиться, я подошел к нему и сказал: