В единственное объяснение верить не хотелось. Фёдор под полным влиянием Бориса Годунова и его сестры. У Годуновых — многочисленные родичи и свояки в Вязьме и Костроме, Борис неоднократно бывал ходатаем за обездоленных, обнесённых опричной чарой провинциальных детей боярских. Московские дворяне и бояре считают его выскочкой, не сведущим в Писании, а замосковные и Вяземские — своим. Не они ли плодят сии слухи? И на пустом ли месте?
Если не верить Годуновым, надо рубить всех подряд. А рубить-то ныне... топор устал. Луч подозрения высвечивает доказательства измены, коих не видит спокойный глаз. Борис заметно поугрюмел. В очах с сокольим вырезом обида чередовалась с осуждением, особенно после того, как он узнал о новой женитьбе государя. Обнаглел. Иван Васильевич стерпел бы от шурина Никиты Романовича, а Годунову не по чину беспокоиться. Федьке не царствовать, в России юроды вовек не занимали великокняжеского стола. Да если бы седьмая жена и родила Ивану Васильевичу сына, он был бы по всем понятиям бастардом, выблядком, «они же царство не наследят». Даже угодливый благовещенский протопоп не решился венчать царя по полному обряду, боялся утратить благодать. Что есть молитва на сожитие, как не благословение на срам? А все чего-то опасаются, втихомолку разливаются желчью. Иван Васильевич провидел такую смуту после своей кончины, что и Бориска схватится за царский венец, и Шуйские, и Богдашка Бельский. Народу станет не до расчётов, четвёртой или десятой женой была Нагая. Царская кровь не разбавляется.
Всё, и царевич Иван, в Божьей руке... Нагой недавно сообщил, что князю Курбскому третья жена родила дочь. Дал бы Господь Марии сына...
Дробятся мысли, рассыпаются от Годуновых до Батория, вязнут в непоправимом: трусливой лени детей боярских, изменах воевод, больной утробе, провалах памяти, и руки распухают, и под глазами набухают почечные или сердечные отеки, и шея не сгибается, словно под складчатую кожу загнали железный козырь-воротник. Что делать — с этим народом, с государством, с жизнью, влекомой под уклон?
Безрадостное сердце подсказывало: каяться! Пасть в ноги Царю Небесному, хотя бы в лице Его служителей, распахнуть душу по-юродски, закорелыми исподними лохмотьями наружу. Вот все мои грехи, карай меня. А смилостивишься, оборони страну, доверенную мне Тобою, знавшим и слабости мои, и врождённую греховность...
Он смолоду познал, что царствовать нельзя без лицедейства, без скоморошества. Явление царя народу, скупые слова его действуют с силой церковной мистерии. Когда он в Вербное воскресенье ведёт осла с восседающим митрополитом, никто не насмехается, что государь-де оружничий митрополита, но укрепляются в любви и верности престолу. Глумлением, то есть скоморошьим представлением, был предопричный отъезд в Слободу и поставление Симеона Бекбулатовича. Обычно игра властителя обманывает только тех, кто хочет обмануться. Мистерии Ивана Васильевича убеждали и поражали потому, что на какие-то часы или недели он искренне чувствовал себя униженным без правды, изгоем или слугой митрополичьим, игуменом отверженной опричной братии. Искренность полыхала в его очах и трепетала в голосе, что, собственно, и составляет высокое скоморошество, глумление грешной и лживой человеческой натуры. Срастание с личиной...
...В конце июля, когда Баторий пересёк границу, в Москву позвали тех владык, игуменов, архимандритов «всей земли», которые зимой подписывали постановление грабительского Собора. Съехались быстро, время немирное. Собравшись в Грановитой, были изумлены, умилены выходкой государя, а самые умные — устрашились на всякий случай. Иван Васильевич пал перед ними на колени, на голый, с нарочно содранным ковром, брусяной пол.
То покаяние его счастливо сохранилось в списке, посланном в Соловецкий монастырь: зная эфемерность устного слова, он весь последующий год рассылал новое сочинение по обителям.
«Смея и не смея челом бью, что Бога прогневил и вас, своих богомольцев, раздражил и всё православие смутил своими непотребными делы, убийства и мучительства безвинных... И за умножение моего беззакония, за согрешение перед Господом покусил он варваров христианство разоряти!»
