Мы вышли из зала. Я вспомнил, что существует темнеющее небо, люди, которым не надо никуда лететь, деревья.
….Странно, что после такой ночи и дня, я не спал в самолете. Илюша уснул на полуслове. Я думал…
Почему за эти полгода я привязался к Илюше? Почему мы сидим сейчас рядом в самолете?
…Совсем недавно он показал мне щенка-боксера. Принес в ладони.
Тогда я подумал, что они очень похожи друг на друга. Как отец и сын.
Круглые, вращающиеся глаза, крупные морщины, нос. Все.
— Как тебе нравится, Вовик, нет чтобы жениться, привести в дом хорошую девочку! Так он притащил собаку! Мало у нас беспорядка — будет еще, — жаловалась мне мама Илика. — Оксана, а его папа, как две капли воды похожий на взрослого пса той же породы, смотрел на меня немигающим взглядом.
Папу Илика звали Авангардом.
Лично я гордился, что у меня есть знакомый с таким редким и красивым именем. Сам папа, по-моему, давно разочаровался в нем и поэтому, когда звонил мне по телефону, назывался Павликом.
Авангард доставлял своей семье больше всего огорчений. Он пил. Нет, он не соображал на троих, он пил независимо ни от кого. Много и давно. Так давно, что мама Оксана привыкла и только иногда жалела, что из-за него была вынуждена бросить шить на дому, и теперь ее уже не называли лучшей портнихой города.
Что делал Илик в то время, когда он не репетировал и не занимался аппаратурой, я не догадывался. — Ну что поделаешь, — говорила мама Оксана, — Илюша у нас способный до коммерции.
Потом я узнал случайно, до какой «коммерции» был способен Илик: он разгружал какие-то машины, доставал картошку, возил на неизвестно откуда появившейся телеге корма для крупного рогатого скота. Жизнь заставляла Илика крутиться, и он крутился, чтобы где-то далеко в Москве брат мог учиться на гения.
А как Илик говорил!
В его буйной голове перемешивались понятия, слова лепились в какие-то гибриды, которыми он осыпал окружающих, как будто играл в испорченный телефон.
«Анспирантура, соше, облсошпроф, дзеркало…» И еще Илик врал. Просто так. Безбожно. На всякий случай. Чтобы ничего не подумали. Вообще ничего! Он не говорил ни да, ни нет. Никогда — как настоящий дипломат.
— Я тебя прошу, ты можешь сказать, что мы хотим нянчить внуков, а не пса! — не унималась мама.
Илик жил с родителями в стареньком доме, неизвестно почему торчащем до сих пор в центре нашего города. Жильцы утверждали, что с того дня, как они вселились в этот дом, его обещают снести. Квартира — две длинные комнаты — находилась постоянно в таком состоянии, что создавалось впечатление: только что здесь был ремонт. Половину большей комнаты занимал кабинетный рояль гениального брата Илюши, который учился в Москве. Мы полным составом выгружали этот бесценный инструмент, каких, по словам Илика, было выпущено всего три или пять, точно он не помнил, из товарного вагона московского поезда.
Руководила выгрузкой мама Оксана.
Все старались как могли, зная, что если кто-то из нас хотя бы неосторожно поставит, уже не говоря о том, что уронит драгоценный инструмент, то всему наступит конец. Брат не простит этого Илику и запретит ему иметь дело с нами как с не справившимися с обязанностями.
Потом мы долго поднимали рояль по гнилой лестнице в квартиру, потом вносили в дверь, стараясь ничего не задеть и «чтобы осторожно возле умывальника».
Потом мы долго не могли приделать ножки.
После этого мама Оксана закатила такой пир с селедкой под шубой и форшмаком, что мы готовы были выгружать рояли хоть каждый божий день.
Дома Илика никогда не было, если судить по ответам мамы Оксаны и папы Авангарда по телефону.
— Он только что вышел с собакой. В магазин. Позвонить из автомата. У нас телефон не работает.
И только когда я называл свое имя, он тут же возвращался.
Я привязался к нему, как ко всему этому.
…Самолет снижался. Я так и не заснул. Сегодня впервые в аэропорту не будет Люды.
Люда стояла у ворот, над которыми висел указатель: «Выход в город». Она встречала своего студента. Он летел в одном самолете со мной. Был на апробации кандидатской. Он, оказывается, много слышал обо мне. Костюм, галстук, пахнет хорошим лосьоном.
