Мать обрадовалась, поцеловала Виктора, отец на секунду отложил газету, взглянул в книжку, буркнул:
— Двадцать два дурака один мяч гоняют… — снова закрылся газетой. Будущее, которое он построил для Виктора, окончательно рухнуло.
Виктор помнил первый год в команде. Каждую тренировку, каждый удар по мячу, каждую игру за дубль. Он старался быть всюду, быть первым и походить на Захара…
Захар.
Он был авторитетом в команде. Старше всех опытнее, артист на поле. Все помнили, что до конца ему осталось немного, но никто не хотел, чтобы Захар уходил. Когда он не мог выйти на поле команда была неузнаваема. Как будто из бумажной модели убирали каркас. Начинали заваливаться детали, нарушались линии, исчезала форма. Вот как бывало, когда на поле не было Захара.
Виктор ходил за ним но пятам, слизывал его привычки, перенимал манеру носить сумку, говорить, бегать. Был счастлив когда на тренировке Захар вдруг хвалил его, да что там хвалил, когда просто замечал, кричал что-то вроде:
— Ничего, сынок, похоже на правду! — Или, обычное для футболистов: — Ну, красавец…
Но бывало — Витя хотел отличиться, дать длинный пас, а мяч летел куда-то в сторону. Тогда тот же Захар под общий хохот кричал:
— Ну что, салажонок, на сучок попало? Вечером обстрогай!
Витя не мог обижаться на своего кумира. И когда однажды старший тренер сказал:
— Раздевайся, заменишь Захара, — что-то оборвалось в душе у Виктора.
Еще после игры дубля тренер предупредил его, что завтра он будет в запасе. Всю ночь Виктор не сомкнул глаз. Вспоминал, мечтал, фантазировал. Сердце мешало заснуть ему в эту ночь. Он тут же просыпался от толчков, если даже на секунду закрывал глаза. Ему казалось, что он забивает решающие Голы, бьет через себя в падении, спасает ворота своей команды от гола, только одного он не мог себе представить, что тренер скажет ему:
— Раздевайся, заменишь Захара.
Выход на поле казался Быстрову предательством по отношению к человеку, на которого он мечтал быть похожим. Игра подходила к концу, и Виктор устал ждать, когда тренер произнес эту фразу, Виктор думал, что уже не выйдет на поле в этой игре, и вот на тебе, Быстров побежал разминаться, а Евсеич, сидящий рядом с командой спросил:
— Кого?
Тот самый Евсеич, который семнадцать лет спустя поднимает табличку с девятым номером, табличку, способную отрезать прошлое, Евсеич, почти не изменившийся за эти годы, разве что осунувшийся от того, что пережил столько жизней и суде этом стадионе. Виктор не ответил ему тогда, а побежал к бровке. Еще через минуту мимо него прошел под нечеловеческий рев стадиона Захар и подмигнул:
— Давай, сынок, сучки обрезал?
Виктор выскочил на поле. Метался по краю в поисках мяча, смещался в центр, но партнеры как будто не видели его. Конечно, он ведь заменил Захара. Виктор побежал к воротам. Подавали угловой. Мяч принял соперник, прямо перед ним. Рыжий парень, наверное, года на два старше Виктора. Парень замахнулся для удара, а Виктор, подстегиваемый криками ребят «Встречай!», пошел на мяч и подставил ногу.
Все…
Тогда это слово тоже стучало в висках. Стучало, когда его несли с поля на носилках «скорой», когда накладывали в больнице гипс. Он помнил лицо этого рыжего парня, а потом яркая вспышка, как в свежевыбеленной комнате от двухсотсвечевой лампочки, и номер на спине, который, казалось, горел, когда Виктор выбегал на поле, погас от этой вспышки. Потом больница, запах, им он пропитался насквозь, его нога, как будто чужая висящая на конструкции, похожей на детский подъемный кран, потом костыли, зима, опять весна и все, все с самого начала… Сегодня он добрался до конца. Добрался через знакомую ему по другим славу, которую на себе он ощущал, как вещь, через почитание фанатов, среди которых были и дети, и совсем взрослые, и мужчины, и женщины. Одни предлагали достать вещи, другие — билеты, третьи — продукты и все, что угодно. Он добрался конца через сотни игр, где он блистал, и через совсем ужасные, когда покидал поле под свист, через уколы новокаина, через постоянные крики неизвестного мужика: «Быстрый — чаловек!», именно «ча», он кричал «ча-ло-век», через сотни стадионов, мимо людей, узнающих его на улицах и в автобусах, мимо чьей-то устроенной жизни, мимо, сквозь, через…
