Я еду на юг. Это представляется мне наименее предсказуемым действием. Восток – направление, откуда я приехал, логически обоснованный путь отступления. А на севере – Канада. Нежелательный для меня выбор. Я убрался оттуда давным-давно во имя того, чтобы установить границу между тем, из чего я вышел, и тем, где могу переустроить себя в качестве человеческого существа. В данный же момент у меня на шее достаточно проблем – в потустороннем смысле, по крайней мере, – чтобы обойтись без давно зарытых в землю призраков, выбирающихся наружу для краткого визита к еще живым.
Так что прощай, Северная Дакота! И здравствуй, Южная Дакота! Когда я уже начинаю думать, что никогда в жизни не видел менее подходящего места для границы, я въезжаю в Небраску, которая больше похожа на Северную Дакоту, чем сама Северная Дакота. А вот, в конце концов, и Канзас! Он не так уж далек от предыдущих штатов, но довольно известен, его название даже прославилось – Дороти и Тото[32], кемперы, эти мобильные дома на колесах, расплющенные смерчем. Даже в том, как выглядят поля вокруг (или как выглядит сам сегодняшний день), есть нечто, напоминающее сюжет из хичкоковского «К северо-северо-западу», когда Кэри Грант пытается увернуться, укрыться от пикирующего самолета, распыляющего какие-то инсектициды, ломая себе при этом голову над вопросом, куда это его, к черту, занесло. Один из любимых фильмов О’Брайен.
И тут совершенно внезапно при мысли о ней у меня сжимается сердце. Как же мне ее не хватает! Как же эта езда через бесконечные равнины усиливает, удваивает чувство одиночества в этой и без того одинокой поездке!
И как ужасно, неизбывно я напуган…
Дорога может очистить мозг от всех мыслей. Также она способна вызвать случайные воспоминания, дезорганизованные и беспечные, бросая их прямо на ветровое стекло, да с такой силой, что я отшатываюсь назад на своем сиденье, как от удара в лицо.
Вот и сейчас, к примеру. Воспоминание о нашем первом автомобильном путешествии вместе с Тэсс, от кемпинга к кемпингу.
Дайана не слишком любила то, что она называла «прогулками на свежем воздухе». Поэтому мне пришлось вести машину самому, когда мы с Тэсс – ей тогда было пять лет – отправились в Адирондакские горы, где я мог обучить ее кое-каким умениям, которые сам приобрел в юности в Огайо: как разжигать костер, как прятать провизию на дереве, чтоб не достали медведи, как разворачивать весло, когда плывешь на байдарке…
По дороге мы играли в слова и совместно сочиняли неприличные лимерики[33], что Дайана категорически запрещала делать дома («Жила-была девочка Дотти / Она пукала, сидя в болоте…»). Сказать по правде, я здорово беспокоился, пока мы забирались в горы. Из-за дождя, москитов, из-за того, что нам не будет весело. Сам-то я типичный горожанин, ньюйоркец, и мне вовсе не хотелось, чтобы Тэсс пугалась неудобств, неизбежных при ночевках в лесу. Более того, мне и самому не хотелось опозориться и вернуться домой с ребенком, искусанным комарами, москитами и крапивой и вытребованными у папочки обещаниями никогда больше ничего такого не затевать.
Но, несмотря на все эти страхи, мы замечательно провели время. Бабочки, что садились прямо на туфельки Тэсс, пока она почти час стояла неподвижно, как статуя, в зарослях черники, притворяясь «гигантским цветком» – бесчисленные монархи и павлиньи глазки так и кружились вокруг. Ночные заплывы в озере, отражение луны в поднятых нашими извивающимися телами волнах. Отработка приемов своевременного переворачивания шампуров для равномерного поджаривания грибов на углях.
Но все это приходит ко мне позже. После того как воспоминания заставляют меня закашляться и жадно хватать ртом воздух, продолжая катить через поля.
После второго дня в лесу Тэсс попросила меня разбудить ее в середине ночи, чтобы она могла увидеть то, что я описал ей как «настоящие звезды». Она не верила моим рассказам о Млечном Пути, о небе, в котором узкий луч света сливается с мраком ночи. Я поставил будильник на три часа. Когда пришло время, мы расстегнули замок-молнию нашей палатки и встали посреди кемпинга, задрав голову вверх. Купол неба пылал звездным светом.
