И о чем я думал, когда доверился этой пожилой даме, перепачканной кровью и грязью, которая только что вернулась после десятидневного отсутствия из какого-то путешествия и теперь не знает, как она провела это время? Старая женщина, обладающая даром слышать вещи, о которых весь остальной мир молится, чтобы никогда их не услышать? Она мне лгала: никакого кофе нынче утром в той чашке не было. В кухне вообще не пахло кофе, да и на плите не было кофейника.
Я, конечно, ей не поверил. Мне просто необходимо было отделаться от размышлений, которые требуются для того, чтобы кому-то поверить. Нет на это времени. Однако бросок головой вперед и вниз – это прыжок прямо в ловушку. А это настоящая ловушка! Пола сейчас, вероятно, уже закрывает дверь наверху. Там же есть замок, снаружи, новенький и блестящий, разве не так? Она, должно быть, уже задвигает засов, когда я делаю шаг назад. Раздается щелчок…
– Идите сюда!
Голос, похожий на голос Полы, но не ее, останавливает меня. И я успеваю заметить, что дверь наверху по-прежнему открыта, как я ее оставил.
Когда я оборачиваюсь, раздается скрежет чего-то металлического по бетонному полу. И вот она, передо мной. Делия Рейес. Вытаскивает на свет перевернутое корыто и садится на него с усталым вздохом.
– Доброе утро, – говорю я.
– Доброе. А сейчас утро? Когда не видишь солнца, здесь, внизу, теряешь счет времени.
– Вы не включили свет.
– Не включила? Когда так долго живешь в одном месте, надо полагать, приучаешься отлично видеть кое-что и в темноте.
Сперва я решил, что опухшие и полуприкрытые глаза этой женщины – следствие усталости, которая наступает после завершения тяжелой физической работы. Но нет, с последней ее фразой до меня доходит, что я ошибся. Несмотря на дружелюбный тон, слова Делии звучат безжизненно и тускло, они словно окрашены неизмеримой грустью, звучат тоненько и пронзительно. Я точно это знаю, потому что слышу, как звучит мой собственный голос.
– Меня зовут Дэвид Аллман. Я приехал…
– Я слышала, – перебивает старуха, поднимая взгляд к потолку. – Почти все слышала.
– Вы, наверное, рады. По поводу Полы.
Она теперь смотрит на меня:
– Вы реальный?
– Насколько мне известно, да.
– А что вы сделали?
– Извините, я не уверен…
– Раз вы оказались здесь, вы, должно быть…
Пожилая женщина не заканчивает фразу, и слова словно повисают в воздухе. Она трет ладонью лицо, словно снимая с него паутину.
– Вам не холодно тут, внизу? – спрашивает она вдруг.
– Немного, – говорю я, хотя, сказать по правде, за последние несколько минут, как мне показалось, температура в подвале упала градусов на десять, а то и больше.
Делия поеживается, потирает себе плечи.
– В этом доме всегда холодно. Даже летом он никогда не прогревается, особенно в углах. Словно комнаты сами по себе не терпят прикосновения солнечных лучей.
Она вроде как намеревается встать, но потом передумывает. Ее мысли явно перенеслись в какой-то отрезок прошлого.
– Мы с Полой всегда в августе ходим в длинных пальто, – говорит она. – А на Рождество заматываемся шарфами по самые уши.
Ее смех похож на смех ее сестры, но в отличие от него скорее демонстрирует чувство потери, чем веселья.
– Это хорошо, что вы тут вдвоем, – говорю я.
– Может, и так. А может, и нет. Есть, знаете ли, такая вещь, как чувство близости.
– Это как?
– Мы же близнецы! В таком холодном доме за шестьдесят лет нетрудно забыть, что есть что. Тем более когда рядом еще одна ты, с кем ты разговариваешь. И та, на кого ты смотришь, – это еще одна ты сама.
Я делаю шаг к старухе. Кажется, ей требуется именно это. Собираюсь положить руку ей под предплечье, чтобы помочь встать. Нашелся наконец человек, который скажет ей, что все уже позади, что больше нет нужды ломать голову над какими-то давними дурными предчувствиями, да еще и в этом скверно пахнущем подвале. Но при моем приближении мисс Рейес поднимает палец и останавливает меня. У меня возникает интересное ощущение, что она хочет не просто закончить свою мысль, но и не дать мне подойти слишком близко.
– Я молила небо, чтобы оно забрало ее, – говорит Делия. – Стыдно в этом признаваться, но это правда. Я еще девочкой была, когда, бывало, ужасно желала, чтоб моя сестра угодила рукой в молотилку или заснула за рулем, когда возвращалась из города. Или чтоб у нее в глотке застрял кусок рагу и она не могла бы набрать в грудь воздуху, чтоб его выплюнуть. Я даже могла себе вживую представить, как это происходит. Это ж так просто! И ужасно – желать подобных вещей! Которые выглядели бы абсолютно естественно. Как несчастный случай.
