– Хорошо тебе. Но если прорвешься к нему, тогда жми на 1, если хочешь чудес, жми на 2, если хочешь выбрать лошадь, которая придет первой в восьмом заезде на скачках в Белмонте, жми на 3, если хочешь сказать «я сожалею о том, что сделал… но не так уж сожалею, чтобы не сделать это снова».
– Тогда, может, мне лучше сразу отправиться к своему мозгоправу…
– Да? А она разбирается в лошадях?
Она! Разве все психотерапевты – женщины? Или, может быть, я знаком с этим малым? И он знает и меня, и Элейн?
– Нет, она на скачках не играет.
– Нет? Ну, ты ж сам знаешь, как это говорится… Кто не играет, тот и не выигрывает.
Он забрасывает руки на спинку церковной скамьи. При этом в воздух поднимается запах недавно использованного дезодоранта. Резкий запах, предназначенный скрыть землистую вонь.
– Я не хочу совать нос не в свое дело, но ты выглядишь потерянным, мой друг, – говорит этот странный человек.
Он изображает на лице озабоченность и сочувствие. И тут до меня доходит: он из породы уличных проповедников. Шатается по церквям в цивильном облачении и рекрутирует неофитов для своей церкви.
– Вы здесь работаете? – спрашиваю я.
– Здесь? – Он оглядывается вокруг и словно в первый раз замечает, куда его занесло. – А разве тут предлагают работу?
– Я вообще-то не поддаюсь на подачки уличных проповедников, даже ради спасения души. Если вы именно этим занимаетесь.
Он качает головой:
– Как это пишут на майках? «Ты принял меня за того типа, которому можно впарить любое дерьмо». Просто я увидел рядом родственную душу, вот и решил ее поприветствовать.
– Мне не хотелось бы выглядеть невежливым, но я предпочел бы побыть в одиночестве.
– В одиночестве. Звучит неплохо. Мне вот там, где я живу, невозможно даже минуту побыть в тишине и мире. Сущий пандемониум. Даже думать там невозможно. А ты можешь мне поверить, друг, я человек думающий. Мыслитель.
Опять это слово, это название. То самое, которым воспользовалась О’Брайен, описывая Гранд-Сентрал. Ад Милтона.
Пандемониум.
– Меня зовут Дэвид, – говорю я и протягиваю ему руку. Он, помедлив, пожимает ее.
– Рад с тобой познакомиться, Дэвид.
Я жду, когда он назовет свое имя, но незнакомец просто выпускает мою руку.
– Думаю, мне пора двигаться, – говорю я, вставая. – Я сюда на минутку зашел, просто чтобы уйти с солнца.
– Не могу тебя за это порицать. Я и сам-то, как кошка, которая не выходит из дома, всегда сидит внутри.
Я пробираюсь к проходу, а затем, кивнув ему на прощание, направляюсь к выходу, к распахнутым дверям. И к дневному свету, сияющему за ними.
Я иду, а этот малый начинает читать отрывок из поэмы благочестивым бормочущим голосом молящегося.
Ты, солнце, блещешь, словно некий бог,
И пред тобою меркнет звездный сонм…
Не с дружбою по имени зову
Тебя; о нет! Зову, чтоб изъяснить,
Как ненавижу я твои лучи,
Напоминающие о былом
Величии, когда я высоко
Над солнечною сферою сиял
Во славе.
Милтон. Слова Сатаны.
Я оборачиваюсь. Проскальзываю между скамьями туда, где сидит мой недавний собеседник, низко опустив голову и благочестиво сложив ладони. Хватаю его за плечо и резко толкаю:
– Посмотри на меня!
Он отшатывается и рефлекторно принимает оборонительную позу. Поднимает на меня глаза, морщится в ожидании удара. Это совсем не тот человек, что сидел здесь минуту назад. Это священник. Молодой, чисто выбритый. Лицо его вспыхивает тревожным румянцем.
– Извините, – говорю я, сразу отступая. – Я принял вас за другого.
Когда я снова поворачиваюсь к проходу, удивление на лице молодого священника сменяется улыбкой.
– Я готов выслушать вашу исповедь, – говорит он.
Его смех преследует меня весь путь к выходу на улицу.
Это снова был тот голос. Я уверен в этом. Я нетвердой походкой бреду от церкви Св. Агнессы к Лексингтон-авеню, а потом прислоняюсь к двери ирландского бара, пытаясь справиться с одышкой. Это та самая сущность, что перешла от меня к Тэсс, что говорила со мной на крыше отеля «Бауэр». Цитировала отрывки из «Рая утраченного» точно так же, как их только что цитировал тот человек в церкви. И Худая женщина тоже, хотя я не так уверен, что она сама была очередной инкарнацией того голоса – сущности, о которой я уже начинаю думать как о Враге рода человеческого, а не как о земном, человеческом его воплощении. По какой-то причине я должен был поехать в Венецию, явиться по указанному адресу в квартале Санта-Кроче, в дом номер 3627, чтобы это Безымянное влезло, ворвалось в мою жизнь, а задача Худой женщины как раз и заключалась в том, чтобы убедить меня принять приглашение и сделать именно это. Что заставляет предполагать, что она действует не от имени Церкви или одной из церковных или религиозных организаций, как я раньше подозревал.
