Разожгу
В них жажду знанья. Научу
Презреть завистливый закон.
– Да! – продолжает мой отец. – Ты будешь потакать стремлению людей знать правду, мою правду, знать о нашем несправедливом наказании, нашем падении, о жестокости Бога и об освобождении, которое предлагает Сатана. О равенстве. Разве это не самое благородное дело? Демократия! Вот что я несу людям! Не чуму, не принуждение, не страдания. Но правду! Истину!
Он улыбается мне с теплотой, столь чуждой мышцам его лица, что его щеки дрожат от напряжения.
– И мужество – не уступать вовек.
– Именно так! – соглашается мой собеседник, широко раскрывая рот. – Таков обет нашего господа – Сатаны.
– Но ты забыл предшествующие строки.
Не все погибло: сохранен запал
Неукротимой воли, наряду
С безмерной ненавистью, жаждой мстить.
– Как я тебе уже говорил, – теперь в голосе моего отца уже не слышно того пустого юмора, который в нем только что звучал, – Джон был вынужден маскировать свои истинные симпатии.
– Да нет здесь никакой маскировки. Здесь только месть. Ненависть. Вот единственные мотивы, что тобой движут. Прощай, Добро! Отныне, Зло, моим ты благом станешь!
– Игра слов!
– Так это именно то, чем ты занимаешься! Выворачиваешь смысл слов наизнанку. Ты не в силах заставить их выступать за то, что чувствуешь, потому что ты не чувствуешь ничего. Добро меняешь на зло, зло – на добро. Но тебе не понять различия между ними, это тебе не по силам.
– Дэвид…
– Велиал. Никчемный. Не имеющий никакой ценности. Самая большая ложь, которую ты изрек, это то, что ты – создание, симпатизирующее человечеству. Именно поэтому для тебя так важен тот, кто обнародует документ, не менее важен, чем сам документ.
Отец придвигается еще ближе. Его мощь и огромный рост так же доминируют надо мной, как тогда, когда я был ребенком. И тем не менее я не могу остановиться и произношу все, что хочу ему сказать. Высказать ему те заключения, к которым я прихожу прямо сейчас, когда эти слова слетают с моих губ.
– Все это время я считал, что меня выбрали из-за моей узкой специализации. Но это оказалось просто ширмой. Очковтирательством. Ты выбрал меня, потому что моя история – это история мужчины, который любит своего ребенка. А твоя – это история ни о чем. В ней нет никаких детей. Никакой любви. Никаких друзей. Во всем, что действительно имеет значение, ты попросту не существуешь.
– Будь осторожен! Не перегибай палку!
– Почему это? Ты не можешь вернуть мне Тэсс. Это с самого начала было ложью. Я выяснил твое имя, принес документ сюда, успел до новолуния. И ничто из всего этого не играет никакой роли.
– Дэвид…
– У тебя есть власть разрушать, но не создавать, не соединять. Неважно, где она сейчас, ты не в силах привести ее назад.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– Оттуда, что я здесь совсем по другим причинам, чем из стремления оказать тебе помощь.
– Неужели? – говорит мой враг, внезапно снова обретая уверенность в себе, зная, что при таком обороте дела он выигрывает. – Ну тогда скажи мне по каким.
Ответа на этот вопрос у меня нет. Мне остается лишь оглядываться по сторонам, смотреть на бурлящую в огромном зале толпу. Слышать, словно в первый раз, не какофонию царящих здесь звуков, а хор человеческих голосов. Кто из них будет по мне скучать, если змий победит? Что будет означать конец без Тэсс? Без нее я тоже не буду иметь никакой ценности.
И все же, пусть я сейчас одинок, все те, кто проходит мимо меня, отнюдь не одиноки. Вот молодая мать одной рукой толкает перед собой прогулочную коляску, а другой держит за руку едва научившегося ходить карапуза, распевающего алфавит. Вот пожилая пара – они целуются, прощаясь, и пальцы мужчины гладят морщины на щеке жены. Две женщины в паранджах проходят мимо двух хасидов, и течение толпы на секунду соединяет обе эти пары, словно это тайная встреча всех-в-черном набожных людей этого города. Мужчина цокает мимо на высоких каблуках и в красном платье-коктейль, его парик а-ля Мэрилин Монро явно нуждается в помощи расчески…
Незнакомые люди идут по своим делам, своими путями, пересекая зал терминала. Но видеть их только под таким углом зрения – значит принять точку зрения демона. Забыть про их имена, про их собственные причины проявлять самопожертвование.
