Когда я подхожу ближе к ней, завывания Велиала внезапно поднимаются на несколько октав выше, прежде чем разбиться на два потока звуков, причем один из них опускается до низкого регистра, ниже, чем грохот грома, до вызывающего тошноту баса на грани инфразвука. Он настолько громкий, что возникает чувство, будто бы демон сейчас сбросит нарисованные на потолке звезды нам на головы. Он побуждает невольно посмотреть вверх.
А когда я опускаю взгляд обратно на толпу, О’Брайен уже исчезла.
По крайней мере там, где она была секунду назад, ее уже нет. Однако я почти тут же снова замечаю ее футах в тридцати слева от того места, где она только что была. И как это она сумела преодолеть такое расстояние за пару мгновений? У меня нет времени раздумывать, что возможно, а что нет. Я уже снова иду следом за женщиной, расталкивая людей и бормоча «пардон», в то время как она каким-то образом прорезается сквозь такую же толпу, не касаясь никого.
Когда я догоняю ее, до меня слишком поздно доходит, что не следовало касаться рукой ее плеча.
Животная вонь, как со скотного двора. Как от заплесневевшей мокрой и гнилой соломы.
Она оборачивается. Точнее, это ее голова ровно поворачивается на шее, хотя все остальные части тела кажутся замороженными. Она словно восковая фигура, частично пробудившаяся к жизни. Такое ощущение, что ее лицо самым естественным образом смотрит назад, и она всего лишь причесала волосы на пробор, чтобы представить мне свои выпученные глаза, резко выступающие кости скул и подбородка и почерневшие у корней зубы.
– Ну что, пошли, профессор? – говорит Худая женщина.
Я начинаю отступать назад, прежде чем понимаю, что она держит меня за запястье. Сжимает его ледяной рукой, словно это кольцо наручников. Всякий раз, когда я пытаюсь вырваться, в локте и плече возникает резкая острая боль, и становится понятно, что кости отделяются друг от друга, а связки растягиваются до состояния тонких нитей, готовых превратиться в желе.
– Как странники, они рука в руке, – цитирует Милтона Худая женщина. Ее голос звучит спокойно, и она тянет меня обратно к золотым часам, где стоит Велиал, – Эдем пересекая, побрели пустынною дорогою своей.
Я двигаюсь, не делая ни одного шага, словно танцую, а мои ступни при этом прибиты сверху к ступням партнерши. За ее плечом, в расширяющемся проеме в толпе я вижу отца. Он ждет меня. Его болезненные, мучительные вскрики теперь превращаются в нечто иное. Словно тысяча детей смеется, наблюдая за спектаклем, глядя на боль избранной жертвы.
Я пытаюсь думать о молитве. Пытаюсь вспомнить имя Господа или слова Священного Писания. Но с губ не слетает ни единого слова: их словно нельзя произнести, одновременно веря в них. Мне ничего не приходит в голову, только имя дочери.
Тэсс.
Сперва это просто мысль. Потом я произношу это вслух. Шепотом, который и сам едва слышу. Тем не менее, это заставляет Худую женщину приостановиться и замедляет ее плывущую походку, ее продвижение вперед. И дает мне возможность ухватить свою руку другой рукой и выдернуть ее, одновременно пнув свою противницу ногой по голени.
Что-то взрывается у меня в основании шеи. Это ключица, – говорит кто-то, прежде чем я осознаю, что это сказал я сам. Потом следует боль, острая, сгибающая пополам.
Но я высвободился.
Я снова ощутил опору под ногами и отступаю назад, Худая женщина, кажется, очень удивлена, но потом ее безжизненная полуулыбка возвращается обратно. Она поднимает взгляд на часы, которые висят над головой Велиала. Минутная стрелка приближается к цифре десять, к пятидесяти минутам.
Две минуты до новолуния. До мгновения, когда Тэсс будет принадлежать ему.
– Иди ко мне, – снова убеждает меня отец. – Время пришло, Дэвид.
Я поворачиваюсь спиной к ним обоим и тут замечаю другую О’Брайен, которая исчезает под аркой выхода номер 4. Я уже не иду, я бегу рысью. И в этот момент Велиал опять начинает визжать. Громче, чем прежде.
Если я сумею добраться до выхода, они потеряют меня из виду. Нет сейчас ничего более важного, чем догнать Элейн, приблизиться к ней. Потому что с каждым шагом, на который увеличивается расстояние между мной и моим отцом, – и с каждым шагом, который приближает меня к выходу, – вой демона все больше стихает. Он теряет силы, словно уступает их кому-то другому.
