— Ну я…
— Фамилия?
— Чего-о? — Десятник выпучил глаза. С ним еще никто так нагло, в присутствии ребят, не смел базарить. Варька, атаманша, конечно, могла и наорать, она баба бешеная, но чтоб чужой!
— Я спрашиваю, как твоя фамилия, солдат? — ледяным тоном повторил лесной пришелец. — Меня зовут Артур Кузнец, я свое имя не скрываю и хочу знать твое. Ты несешь дежурство пьяный, это раз. У тебя нечищеное оружие, грязная одежда и с собой ты носишь самогон. В таком виде ты не имеешь права патрулировать улицы.
Услышали все, человек тридцать набежали к клубу. Женщина, незадолго до того вызвавшаяся проводить президента к целителю, затряслась и бочком засеменила в сторону. Патрульные ошалело переглянулись. Их было четверо, каждому не больше тридцати, кровь бурлила, у каждого топоры, ножи. Десятник гордо носил на поясе пистолет, у длинного Волоши за плечом качался автомат.
— А хобот у слона не хотишь занюхнуть? — оскалился длинный Волоша, ища одобрения у командира. Он сплюнул, попал чужаку на голую ногу. Тот заявился босиком, ну прям как настоящий болотный мертвяк, и пытается учить, когда им водку пить!
Уже тянулись пальцы к ножам, уже заискрило в непросохших, с вечера, головушках, предвкушение потехи, но… потеха иная получилась.
Голубоглазый дернул кистью, прихватив двумя пальцами длинного Волошу за мизинец. Тот взвыл тонко, зайцем заверещал, на бок, в грязь заваливаясь.
— Сука, пусти, пусти, сука…
Босоногий путник коротко ткнул пальцем Волоше куда-то под горло; тот больше не поднялся. Громадный Колян опомнился, махнул своим топором, но только публику насмешил и чуть башку другому своему подчиненному не снес. Босоногий странник пропустил руку десятника над собой, тут же повис на ней, поджав ноги, выворачиваясь, увлекая громилу вниз.
Колян очнулся, приложившись затылком к острым камням. Хотел вскочить, но одно стальное жальце уперлось в глаз, а второе прокололо штаны между ног.
Тут синекожий дикарь, о котором все забыли, неожиданно себя проявил. Короткой тупой дубинкой дважды, взад и вперед, как поршнем, толкнул в пах двоим воякам; те мигом сдулись, осели, пузыри пуская.
— Медленно снимай с пояса нож, — приказал Коляну царь. — Теперь медленно расстегни штаны. Снимай… Снимай, я сказал!
Когда десятник, пунцовый от стыда, лишился нижней части одежды, гость города приказал соратникам связать его и в таком виде доставить к атаманше Варьке. А Варька уже подъезжала сзади, с тремя парнями дюжими, те за пушки, за арбалеты схватились, но атаманша отмашку дала.
Варька на парней цыкнула, сама глядела на белого царя, как ни на кого до сих пор не глядела. Ни слова не произнесла, однако губки трепетали. Как диковину какую, пришлого изучала, шею вытянув. И ведь ничего особливого, если сердцевину не почуять, мужик как мужик. Влюбилась, дуреха, прошептал Бродяга, и в тысячный раз подумал о неведомых никому путях, предопределенных свыше. Чтобы девка эта бешеная, кровь не с молоком, а, пожалуй, с брагой, да в кого-то втюрилась? Здесь, в Сибири, бабы покруче мужиков росли, не то что коня, а, пожалуй, табун остановят, и топором сутками махать способны… Варвара встретилась с царем белым глазами, тот поклонился вежливо, подождал. Народ вокруг примолк, но Варька разумно себя показала. Уже ясно, что сулила встреча с метателем ножей, ни к чему позориться перед своими. Лишний раз Бродяга в уме девки бедовой убедился. Не позволила первому позыву власть над собой взять…
Белый царь шагнул на ступени Дома культуры. Никто не заметил, как сверху, сквозь грязное стекло усмехнулся старец. Все сходилось, как шепнул когда-то в Петербурге Григорий. На ушко шепнул, неслышно. Мол, ты, Бродяга, царю послужишь, и веселая компания. Да, компания веселая подбиралась. Девка больная, психопатка, и урод синий.
Читинцы меж тем хохотали, над патрульными потешались.
Бродяга не потешался. Потом мужик в рваной кольчуге поднял взор, они встретились глазами, и Бродяге смеяться сразу расхотелось. Он вспомнил, что еще нашептал Григорий насчет белого царя-самодержца.
Избавление тот нес. Избавление от проклятой жизни.
