В усадьбе все пришло в негодность, но Винга обустроила одну комнату для жилья. Ей пришлось немало потрудиться, чтобы вытащить упавшие гнилые бревна, сломанную мебель и прочую ненужную утварь. Она подперла накренившуюся крышу свежими березовыми стволами. Березы она срубила найденным здесь же тупым топором. Но пригодного для жилья места оставалось все меньше и меньше — крыша все больше кренилась и текла.
Из Элистранда Винга прихватила с собой два больших окорока. Они висели под потолком, тщательно оберегаемые от мух и мышей. Правду сказать, они сильно уменьшились. Совершая побег, она прихватила с собой козу. Когда-то это был ее собственный козленок. Сейчас коза жила в комнате вместе с Вингой. Винга запасала для козы сено на зиму, а коза давала девочке молоко и сыр.
Стоя на холме, Винга могла видеть расположенные в долине усадьбы.
Свой Элистранд…
Там, вероятно, кто-то жил. Кто-то чужой. Вот все, что она знала.
Родители Винги умерли.
Это было непостижимо! Строгий, но всегда приветливый отец Вемунд, мама Элисабет. Они всегда были так добры к ней.
Но почему, почему они должны были умереть?
Смотря на небо, она не раз спрашивала: что плохого сделали ее родители? Они умерли во время неизвестной эпидемии. На похоронах одна дама сказала: «Не горюй, Винга! Твои родители были очень хорошими людьми. Господь полюбил их так сильно, что захотел взять маму и папу к себе».
А хотели ли они сами проститься с этой жизнью? Хотела ли Винга расстаться с ними? Об этом добрый Бог, конечно же, не спросил.
Сама она, вероятно, была настолько плоха, что Господу все равно, что с ней станется.
А потом пришел чужой сердитый человек…
— Винга, усадьба будет конфискована. Она заложена, а ты не выплатила долг.
— Я не знала… Я продам постр…
— Сейчас тяжелые времена, детка. Ты не сможешь продать строения. Годы были тяжелые, вот твой отец и заложил усадьбу. Ждать больше нельзя.
Холодные, как у жабы, хитрые и жадные глаза. Звали его герр Снивель. Какой-то государственный чиновник.
— Но мы с работником можем работать.
— Ваш работник не получал зарплату со дня смерти твоих родителей. Он нашел себе другую работу.
«У меня», — захотелось добавить герру Снивелю, но он сдержался.
— Все имущество Элистранда пойдет с молотка. Элистранд! Так любимый Виллему Элистранд!
— Тогда я перееду в Гростенсхольм. Мужчина высокомерно и презрительно улыбнулся:
— Винга, после смерти фру Ингрид никто не предъявил своих прав на Гростенсхольм. У короля другие планы в отношении этой усадьбы.
Снивель мог бы объясниться: «Мне уже пообещали эту усадьбу, так как у нее нет владельца. А Элистрандом будет владеть мой племянник. Аукцион будет только для отвода глаз».
Снивель был достаточно умен, поэтому промолчал.
Винга впала в отчаяние.
— Но я могу присматривать за Гростенсхольмом до приезда моих родственников.
— Насколько нам известно, наследников Гростенсхольма больше нет. И как это ты, девочка, сможешь смотреть за такой большой усадьбой? Ты не смогла управиться даже с Элистрандом.
— Я работала хорошо. Но меня никто не учил. «Мне это только на руку», — подумал Снивель и гаденько улыбнулся.
— Ладно, тогда я перееду в Линде-аллее. Это наша родовая усадьба.
— Как ты знаешь, она сдана в аренду. И нет никаких причин для прерывания контракта. — Он наклонился. — Смотри мне в глаза, девчонка! Ты осталась одна! Одна-одинешенька!
«Одна… Одна-одинешенька!» — эти слова звучали в ушах Винги не один год.
Снивель выпрямился.
— Но мы подумали и о тебе, Винга. Мы не бессердечны. Для тебя найдется место в доме мадам Фледен, недалеко от Кристиании.
У Винги по спине поползли мурашки. Стало вдруг холодно и неуютно. Мадам Фледен была известна своей тиранией. С попавшими к ней в дом обращались хуже, чем с узниками. Жившие у мадам ютились в крошечных каморках, словно монахи. Жизнь их проходила в молитвах, работе, голоде и побоях.
Винга сбежала в ту же ночь. Погрузив на маленькую тележку все, что могло пригодиться ей самой и козе, она ушла в горы. Ей очень хотелось прихватить с собой парочку кур, но с ними было много хлопот. Не взяла она с собой и корову. Усадьба арендатора была маловата для такого большого животного.
