— Кто лучше меня может спрятаться от людских глаз?
— Винга, я… Знаешь что, давай не будем обсуждать этот вопрос! Во всяком случае, я планировал пробраться на усадьбу через подвал.
— Так сокровище в подвале?
— Нет. Ты ведь знаешь, у нас в роду было много врачей. Целая комната отведена под… ну как сказать… лабораторию. Там много шкафов. Если открыть дверцы одного из них, найдешь потайную дверь. Там-то и лежит священное сокровище. Там же находится бутылка Ширы и все остальное. Если Снивель решит переделать дом, убрать все шкафы, то он может его найти. А этого, Винга, случиться не должно!
— Странно, почему Люди Льда не перепрятали сокровище после смерти Ингрид!
— Людьми Льда, девочка моя, были, между прочим, и твои родители, что жили в Элистранде. Они, вероятно, решили, что вскоре кто-нибудь из нашего рода приедет из Швеции и возьмет Гростенсхольм себе. Кто мог знать, что их поразит смерть! А потом осталась только ты.
— Да, — жалобно ответила она. — Я была тогда совсем ребенком. В душе. И я все еще играла в детские игры. И ничего не понимала!
— От тебя тогда никто ничего и не требовал. У тебя своих проблем хватало. Такая ужасная потеря, заботы об Элистранде.
Она задумчиво кивнула, глядя себе под ноги.
— А как ты думаешь забраться в подвал?
— Еще не знаю, — откровенно признался он. Винга задумалась. Предложить или не предложить?
— Хейке… может, я все же смогла бы тебе помочь?
— Что ты хочешь сказать?
— Когда я была маленькой, то часто приходила к тете Ингрид в Гростенсхольм. Однажды я получила хороший нагоняй, потому что могла свернуть себе шею.
— Что же ты сделала?
Она остановилась. За деревьями, на холме, виднелись потемневшие стены Гростенсхольма.
— Видишь вон ту башенку? Я решила удивить тетю Ингрид. Зашла я в обычную дверь, а спустилась с башни по лестнице.
Хейке остановился и взглянул на нее вопросительно. Коза рассеянно жевала свисавшую с телеги одежду.
Винга повернулась:
— Я просто взяла да и забралась на башню снаружи.
Хейке посмотрел сначала на Гростенсхольм, потом на Вингу:
— А что, там есть лестница?
— Нет. Я сначала взобралась на каменную стену, ставя ноги меж камнями. А затем ставила ноги на торчащие бревна.
Гростенсхольмский дом представлял собой сруб в лапу. И все равно! Хейке не мог представить себе, как Винга смогла забраться наверх. Дом был высок!
— И голова у тебя не закружилась?
— Кружилась. Но я просто не смотрела вниз. А по крыше ползти было уже проще.
Ему стало нехорошо уже от одной мысли об этом.
— Покажешь мне этот путь.
— Я хочу пойти сама.
— Не будь дурочкой!
— Но я не могу так, на пальцах, объяснить тебе дорогу.
Хейке надолго задумался. Затем кивнул:
— Хорошо. Ты победила. Пойдем вдвоем.
Вряд ли когда ему приходилось видеть такое сияющее лицо!
Но когда он упомянул про небольшой домик, снятый у Эйрика с сыном, она вдруг заартачилась.
— Разве он не находится совсем рядом с их усадьбой?
— Они совсем не опасны. Они ненавидят герра Снивеля. А нас, Людей Льда, любят. Кроме, пожалуй, Торы. Впрочем, она была не из рода Людей Льда. Они часто и тепло вспоминают тебя, переживают, беспокоятся — жива ли ты еще. Их тебе нечего бояться.
— Ладно, — Винга тихонечко освободила руку. — Тебя я признала. Ты как я. Но никого другого я видеть не хочу. Я могу жить в лесу.
— Нет, не можешь! Но, с другой стороны, со мной ты тоже не можешь жить. Я поговорю с Эйриком. Ты сможешь жить вместе с его внучкой.
— Нет! — уперлась Винга. — Я не могу, я не буду! — Хейке пришлось тащить ее за собой.
— Хватит ребячиться! — нетерпеливо бросил он.
Вскоре Хейке успокоился. Он вспомнил о том, что пришлось пережить Винге, как жизнь в одиночестве повлияла на ее развитие, как изменилась для нее жизнь.
Парень тяжело вздохнул:
— Сегодня переночуешь у меня. Но только один раз. Не будем давать почву слухам.
А про себя подумал: «Когда она ближе познакомиться с семьей Эйрика, с каждым из них, начнет им доверять, все станет проще». Он не мог оставить ее у себя. Слишком Винга стала взрослая. Люди любят посплетничать.
Как только Хейке успокоился, Винга тоже повеселела. Она следовала за Хейке словно послушный ягненок. Смиреннее, чем коза. Та пыталась бодаться, когда у нее отнимали такую вкусную зимнюю одежду.
