Урал пополз к движкам искать флягу, примерно через минуту из отсека донеслись маты.
— Ну вот и Татарин воду попробовал, теперь, Туркмен, твоя очередь, — сказал я.
— Нет не угадали, у меня вот фляга с нормальной водой, — Туркмен достал из под сидения флягу и, повертев этой флягой у нас перед глазами, засунул ее обратно.
— Че за х-.ня? — карабкаясь к нам воскликнул Урал.
— Это вода такая, с хлоркой называется, — ответил я.
— Чья это фляга. Черт возьми? — опять спросил Урал.
— Сапога, чья же еще.
— А-а, ну тогда ясно.
— Туркмен ты будешь чарс? — спросил Хасан, прикурив косяк.
— Давай, немного хапну.
Туркмен сделал несколько затяжек и протянул сигарету обратно.
— Да кури, я два забил, — отмахнулся Хасан и взорвал второй косяк.
— Вот черт, опять обкуримся как суки, — сказал я, беря косяк у Туркмена.
Мы вчетвером выкурили два косяка и прибалдели капитально, я провел рукой по голове, там ничего не было, блин, всегда так, как обкуришься, так кажется, что на голове шапка надета. Я посмотрел на пацанов: Туркмен с невозмутимым видом крутил баранку, Хасан сидел и скалился во весь рот, Урал с довольной «миной» лупал глазами. Я смотрел на них и думал, как мы стали близки друг другу за время службы, и как хорошо, что мы вместе, едем вот так в БТРе по этой проклятой афганской земле, обдолбленые, в насквозь пропотевшем ХБ, с потрескавшимися от ветра и палящего солнца лицами, небритые и немытые, но живые. Жаль, что нет с нами Качка, но Качок хоть живой, пусть ранен, но живой, а вот Пипка уже нет, и никогда мы больше с ним не встретимся, разве, что на том свете. Пипок был не в нашем экипаже, и поэтому мне казалось, что Пипок живой и катит в своей БМПшке где-то рядом, а то, что его убили, это просто страшный сон. Как хотелось верить, что это был всего лишь сон.
— И что там сказали эти буржуи, что это я за рулем был, да? — спросил Хасан, вспомнив недавний разговор насчет Иранской прогулки.
— Ну, так прямо не сказали, но это ведь не трудно выяснить. Международный скандал поднялся, ротного уже арестовали. Мы все скажем, что спали и ничего не знали, а тебе — труба. Наденут на тебя наручники, и покатишь ты по этапу. Хотя нет, по законам военного времени тебя расстреляют, прямо возле БТРа. Так что считай, что ты выкурил свой последний косяк, и помолись перед смертью. Может тебе муллу позвать, он отходняк прочитает?
— Да хоть папу римского, мне похеру.
— А ты татарин чего уставился, тебе ваще пиз-ец, ты там пол Ирана из пулемета завалил, когда случайно на спуск нажал, — подколол я Урала.
— Да пошел ты, Юрка, гонишь всякую ху-ню, — сказал Урал и повалился на сидение в отсеке.
— Слушай, Хасан, ты же мусульманин? — спросил я.
— А че, ты сомневаешься, да?
— А в Аллаха ты веришь?
— Да он в Будду верит, Аллах че, у Аллаха две руки и он за раз всего лишь один косяк забить может, а вот у Будды шесть рук, тот за раз сразу три заколачивает, — ляпнул Туркмен.
Мы все заржали так, что аж Сапог проснулся и уставился на нас в непонятках.
— Туркмен, ну ты и сморозил, а главное прям в точку попал, — я закатывался и не мог остановиться.
— Юрка, на, сядь за руль, а то я уже запарился, пойду в отсек поваляюсь немного, — предложил Туркмен вставая из сидения.
— Дай я поеду, — подпрыгнул Хасан и полез на место Туркмена.
— Да пошел ты, на ишаке сначала научись ездить, — ответил Туркмен и оттолкнул его рукой.
Я стал перелазить на место Туркмена, когда Туркмен убрал ногу с педали газа, БТР замедлил ход. Садясь на его место, я резко надавил на педаль — БТР дернулся, и чуть не стукнулся в машину, идущую впереди нас, я чуть сбросил газ.
— Осторожно, а то скажут, что уснули, — предостерег меня Туркмен, и завалился на десантное сидение, а Хасан в это время запрыгнул в командирское кресло.
Я закурил сигарету и начал подстраиваться под скорость колонны, чтоб не въехать во впереди идущий БТР, или чтоб сзади идущий БТР не долбанул нас. В окно практически ничего не было видно из-за пыли, временами ее сдувало ветром и показывался зад впереди идущего БТРа. Управлять машиной в таких условиях было трудно, если брать в расчет, что я не водила.
