Уильям приблизился к той отмели, откуда ныряешь в глубину сна. Его ожидало уже знакомое видение. Но в этот раз оно изменилось. Раньше оно всегда начиналось с какой-то улицы. Уильям должен был взойти по ступеням в дом. В последний раз он видел этот сон в ту ночь, когда его ударили по голове. Тогда он не мог войти в дом, потому что кто-то держал дверь изнутри. Раньше такого не случалось, и это взволновало Уильяма. Теперь же все было совершенно иначе: с самого начала сна он не только оказался в доме, но уже стоял наверху. Обычно в этот момент он просыпался. Кто-то ждал его наверху, и, когда Уильям добирался до верхних ступеней, видение обрывалось.
В этот раз он стоял наверху и глядел вниз. Он видел всю лестницу до самого холла. Вокруг было очень светло, но это не был дневной свет — в его снах никогда не появлялся дневной свет. Уильям чувствовал, что все хорошо. И вдруг что-то нарушилось. Сон, как это иногда бывает со снами, словно покатился под откос. Лестничные столбы, где были вырезаны символы четырех евангелистов, стали выглядеть как-то странно. Уильям стоял на верхушке лестницы между орлом и ангелом, глядя вниз на льва и тельца у подножия, как вдруг они изменили свой вид. Орел превратился в Буйную Выпь, а ангел вдруг оказался мистером Таттлкомбом с его седым ежиком и ярко-голубыми глазами, и он выглядел возмущенным — так, как он умел выглядеть. А по другую сторону нижних ступеней появились Пес Вурзел и Каркун. Уильям спустился по лестнице вниз, в холл. Кто-то трижды стукнул в дверь. Какие-то люди хотели войти, но дверь была заперта. Потом они прошли сквозь дверь — именно так: дверь ведь не открывалась, а они вошли, держась за руки. Их было трое, посередине — женщина. Уильям сразу узнал ее. Это была мисс Джонс, секретарша, сказавшая ему, что Эверзли не заинтересуются его игрушками. Он вспомнил женщину, но мужчин не узнал — потому что узнавать было некого. Вместе с женщиной вошли лишь брюки и пальто, а плоские, лишенные черт лица были нарисованы той краской, что Уильям и его помощники наносили первым слоем на деревянные игрушки. Краска эта имела отвратительный розоватый оттенок и блестела. На лицах не было ни глаз, ни других черт. Они состояли из одной краски. Эти лица приближались. Уильям закричал: «Нет! Нет! Нет!» — и сон оборвался. Он открыл глаза и увидел комнату, тускло мерцающий квадрат окна, почувствовал вливающийся через него свежий воздух.
Кэтрин скользнула ладонью под его затылок и притянула его голову себе на плечо.
— Что случилось? Ты кричал.
— Что кричал?
— «Нет, нет, нет!»
— Я видел сон.
— Расскажи мне.
— Ну, он довольно странный. Иногда мне снится, что я поднимаюсь по трем ступенькам в дом. Передо мной старая дверь, дубовая, обитая гвоздями, и я вхожу через нее в холл, где справа ведет наверх лестница. Холл обшит панелями и стена вдоль лестницы тоже. В нишах висят картины. На одной из них — девушка в розовом платье. Лестница поднимается вправо. Лестничные столбы покрыты резными изображениями четырех евангелистов — лев и телец внизу, а орел и ангел — наверху. — Внезапно речь его прервалась. — Кэтрин, раньше я никогда не мог вспомнить что было потом… Мне это каждый раз снилось, но проснувшись, я все забывал — до этого момента. Забавно, правда?
— Не знаю…
— Раньше я этого не помнил, но мне это снилось. Наяву я вспоминал, что поднимался по ступеням и входил в дом, и что это было возвращением домой. Как ты думаешь, это — реальное место, и я вспоминаю его во сне?
Кэтрин щекой ощущала его жесткие волосы. В ответ она задала вопрос:
— А ты так чувствуешь?
— Я не знаю. Я не знаю, что мог бы почувствовать в таком случае. Мне всегда было хорошо — до сегодняшней ночи.
— А что случилось сегодня?
— Обычно я вхожу в дом и поднимаюсь по лестнице, а потом просыпаюсь. Вроде бы почти ничего и не происходит, но я чувствую себя очень хорошо. Но сегодня все пошло не так. Три евангелиста превратились в мои игрушки, а ангел обернулся мистером Таттлкомбом. А потом все стало еще ужаснее. Сквозь дверь вошли три человека — я имею в виду, на самом деле сквозь дверь, она была закрыта. Двое из них — мужчины, их лица были целиком замазаны краской, которую мы кладем первым слоем, никаких черт, ничего. Но посередине стояла эта мисс Джонс, которую я видел, когда ходил к Эверзли.
