Губы мисс Силвер тронула слабая улыбка. Она продолжала вязать. Фрэнк рассмеялся.
— Знаете, я был здесь сотню раз, и только сейчас мне пришло в голову, что ваш главный фокус — это чувство безопасности. Вот в чем вы убеждаете людей. Ваши картины, ваша мебель — все это пришло из спокойного, надежного прошлого. Все эти вещи принадлежат тому времени, когда почти не было налога на доход, а Европейские войны существовали для нас лишь на страницах газет. Люди видят эту комнату, а потом — единственный в ней современный штрих, ваш рабочий стол. Это заставляет их думать, что безопасность существует не только в прошлом, что ее можно принести и в наши времена и заставить работать на них.
Мисс Силвер кашлянула.
— Мне это представляется несколько фантастичным.
Фрэнк улыбнулся.
— Сколько перепуганных людей побывало в этой комнате?
Глаза ее на мгновение остановились на нем.
— Очень много.
Сержант кивнул.
— Что ж, я был бы не прочь побиться об заклад, что лишь очень немногие из них покинули вашу квартиру в таком же страхе.
Спицы продолжали звякать, шерстяная ткань медленно поворачивалась.
— Думаю, у тебя что-то на уме. Что же? — наконец поинтересовалась мисс Силвер.
Фрэнк, медля с ответом, откинулся назад и поглядел на нее. Никто другой не мог бы выглядеть в этой комнате так уместно, как эта женщина с мелкими, аккуратными чертами, довольно бледной гладкой кожей, дважды в день промываемой водой с мылом. Это лицо принадлежало тем временам, когда леди не пользовались косметикой. Даже пудра считалась «фривольностью». Прическа пожилой дамы больше соответствовала эдвардианской, чем викторианской эпохе: спереди волосы уложены в челку, как у покойной королевы Александры, и стянуты в аккуратный пучок сзади. И все это закреплено невидимой сеткой. За все годы знакомства Фрэнк ни разу не заметил, чтобы на ее тронутой сединой голове прибавилось еще несколько седых волосков. И точно так же казалось, что она совершенно не стареет. Она могла принадлежать к какому-нибудь семейству конца прошлого столетия — или начала настоящего. У нее был обычай носить летние шелковые платья зимними вечерами. Теперешний ее наряд, из тех, что продавщицы стараются всучить пожилым дамам, не гонящимся за модой, был сшит из ткани цвета вареного шпината с узором из оранжевых точек и черточек, наводящих на мысль о Морзе. Подол платья скромно прикрывал ноги до щиколоток, оставляя на виду лишь полоску черных шерстяных чулок и лаковые туфли, на носках украшенные бисером. Недостаток в виде треугольного выреза восполнялся сетчатой вставкой, закрепленной сверху воротником на косточке. Низ этого выреза украшала любимая брошь мисс Силвер — роза, вырезанная из черного мореного дуба с ирландской жемчужиной в середине. Пенсне на шнурке, применяемое лишь для чтения очень мелкого шрифта, было пришпилено на груди золотой булавкой в виде пластинки, усаженной жемчужинами. Стоял холодный январский вечер, поэтому легкое шелковое платье дополнял черный бархатный жакет. Этот наряд был нежно любим мисс Силвер — такой теплый и удобный, но нужно признаться, что его лучшие дни явно остались в прошлом, и теперь он представлял собой просто реликт. Однако этот недостаток не омрачал удовольствия хозяйки, которое она получала от его удобства.
Мисс Силвер, улыбаясь, окинула Фрэнка долгим, любящим взглядом, ожидая пока он заговорит. Когда он наконец раскрыл рот, в его голосе прозвучала странная неуверенность:
— Я наткнулся на что-то… Не совсем понимаю на что.
Мисс Силвер потянула за нитку бледно-голубой клубок.
— Это тебя беспокоит?
— Полагаю, да. Дело в том, что я не знаю, кроется ли здесь что-нибудь или нет. Возможно, ничего и нет — а может, и есть. Я не знаю, что делать, и не уверен, что вообще должен что-то делать.
— Возможно, все несколько прояснится, если ты облечешь свои догадки в слова. Если, конечно, ты захочешь мне об этом рассказывать…
Фрэнк не смог удержаться от смеха.
— Я пришел сюда именно с этой целью, и вы это знаете.
В покашливании мисс Силвер послышался легкий оттенок упрека.
— Тогда, мой дорогой Фрэнк, предлагаю тебе начать.
