— Хорошо, мсье Галле, — сказал инспектор со вздохом. — Я сомневаюсь в том, что наше следствие продвинулось вперед. Извините меня за беспокойство…
— Это я должен извиниться перед вами за убогую помощь, оказанную вам моим сыном…
Инспектор взял шляпу и плащ, который валялся на стуле, и направился к двери в сопровождении моего отца. Я уловил отрывки их беседы на лестничной клетке.
— Вы понимаете, — сказал инспектор, — мы должны были прощупать посетителей выставки при их выходе из Дворца счетчиком Гейгера… Он был среди экспонатов той же выставки. Но мы еще не на уровне этого рода преступлений. Атомная эра…
Остального я не расслышал.
Я находился в комнате один, и мой взор привлекла утренняя газета на столе отца. Она была вдвое сложена, и на первой странице виднелся заголовок на всю полосу:
ЮНОШЕЙ УКРАДЕН РАДИОАКТИВНЫЙ КОБАЛЬТ.
И в подзаголовке:
Кража представляет собой общественную опасность.
Начато следствие.
Я пробежал заметку, где излагались события. Была описана выставка, толпившиеся там ученики, внезапное и необъяснимое исчезновение кусочка радиоактивного кобальта. Ставился вопрос о причинах похищения, и глухо критиковалось отсутствие личного контакта между научным персоналом и полицией, так как последняя, обладай она счетчиком Гейгера, находившимся на стенде и предназначенным для определения степени радиоактивности, могла бы тотчас же обнаружить виновного при проверке всех посетителей выставки. В газете также сообщалось, что следствие ведут инспекторы полиции, которые, учитывая час и место кражи, подозревают учащихся лицея Генриха IV…
Услышав шаги, я быстро положил газету под пресс-папье.
Войдя в комнату, отец сразу же взял меня за плечи и посмотрел мне в глаза.
— Только правду, Матье! Это не ты?..
— Нет, папа, это не я…
— Верю тебе, — произнес отец, еще раз взглянув мне в глаза. — Ты способен на шалости, но не такого рода… Увы! — сказал он, уходя.
Последнее сказанное отцом слово сильно меня задело. Оно часто приходило мне на ум при обстоятельствах, о которых пойдет речь, заставив присмотреться к окружающим и к самому себе…
Четверть часа спустя я взбегал через четыре ступеньки по каменной лестнице лицея, держа в руках письмо отца с извинением за мое опоздание.
Я нашел класс возбужденным событиями. За кафедрой юный, неизвестный нам классный наставник, заменивший учителя, уже не надеялся добиться тишины. Он ограничивался тем, что поднимал на нас время от времени свои блекло-голубые глаза и постукивал о пюпитр кончиком карандаша.
Мои товарищи вертелись за партами, кричали и перебранивались. Несомненно, кража, совершенная во Дворце, волновала всех и восстанавливала одних против других. При моем появлении все повернулись ко мне, заранее уверенные в том, что мое опоздание связано со следствием. Моя беседа с инспектором полиции, по общему желанию изображенная мной в лицах, не вызвала ни у кого удивления. Оказалось, что полиция побывала дома и у Сорвиголовы, и, что было особенно странно, у Амио Долена, нашего первого ученика.
Мы обменялись мнениями и пришли к заключению, что следствие ведется среди учеников лицея Генриха IV, главным образом нашего класса. Мимоходом я спросил Жана Луну и Маленького Луи, были ли они во Дворце открытий. У меня отлегло от сердца, когда я получил утвердительный ответ; однако они взволновались, узнав, что инспектор проявил к ним особый интерес.
Наш учитель естествознания г-н Пароди ворвался в класс, как буря; даже не поднявшись на кафедру, он пригласил нас в парадный зал, где, сообщил он, директор выступит перед всеми учениками лицея Генриха IV.
В весьма относительном порядке мы пошли вслед за ним. На лестнице мы встретили учащихся Большого лицея, толпу, которая текла в зал, где обычно устраивались спектакли, происходили награждения и другие церемонии.
Мы встали, теснясь вдоль зеркал, а в глубине зала, где находились пюпитры для нот, расположился весь преподавательский состав. Вскоре проковылял, прихрамывая, наш директор г-н Дювивье. Он был, как всегда, одет в темный костюм, скроенный по образцу старинных сюртучных пар. Взобравшись на высокую эстраду (откуда наш учитель музыки дирижировал ученическим оркестром), он откашлялся и оглядел нас поверх своих очков.
