– Уж не хотите ли вы заявить, что она убила Риза, – воскликнул Бергер, – это же нелепо! Это явный абсурд!
Мейсон рассматривал кончик своей сигареты.
– Нет, – возразил он, – не думаю, что сделаю такое заявление. Моя версия будет дорабатываться по мере судебного разбирательства, мистер Бергер, но эта дискуссия возникла из-за предположения с вашей стороны, что суд должен вынести мне порицание и потребовать, как я могу догадаться, применения ко мне дисциплинарных мер со стороны коллегии адвокатов. Я всего-навсего упомянул про Эдну Хаммер в надежде объяснить вам, что просто проводил тест.
Мейсон повернулся и широкими шагами покинул комнату. Медленно судья Маркхэм закрыл свод законов, положил его на место среди других книг на своем столе, затем взглянул на Бергера и с трудом сдержал улыбку.
– Я… – произнес окружной прокурор, замолк, затем добавил: – Черт меня побери! – И, повернувшись, в свою очередь покинул комнату.
Судья Маркхэм, оглядывая зал суда, спросил:
– Вы уже вручили повестку, мистер Мейсон?
– Вручил.
– Как полагаю, перед перерывом перекрестному допросу подвергался мистер Харрис?
– Совершенно верно!
– Мистер Харрис, пройдите вперед!
Ответа не последовало. Бергер, вытягивая шею, предположил:
– Возможно, он вышел на момент.
– У меня есть еще один вопрос, который я хотел бы задать мистеру Мэддоксу, – сказал Мейсон. – Может, мы заполним вынужденную паузу, вызвав мистера Мэддокса, конечно, если суд разрешит мне возобновить перекрестный допрос ради одного-единственного вопроса свидетелю.
– Есть возражения? – спросил судья Маркхэм у Гамильтона Бергера.
– Могу добавить для того, чтобы сделать господина прокурора более сговорчивым, – заявил Мейсон, – что этот вопрос возник в связи с непредвиденным обстоятельством, связанным с тем, что миссис Дорис Салли Кент собирается выступить как свидетельница.
– Нет, – ответил судье окружной прокурор, – у меня нет возражений по поводу того, чтобы вновь вызвать этого свидетеля. Думаю, что и у меня есть вопрос, на который я был бы не прочь получить ответ.
– Мистер Мэддокс, пожалуйста, пройдите для дачи показаний, – провозгласил судебный пристав.
И вновь не последовало ответного оживления с мест, отведенных для свидетелей.
– Есть другие свидетели, которых вы могли бы пока вызвать? – потребовал судья Маркхэм.
– Прошу прощения у суда, – ответил Мейсон, – я бы хотел покончить с перекрестным допросом мистера Харриса прежде, чем дело будет рассматриваться дальше. За единственным исключением – это задать всего один вопрос Мэддоксу.
– Хорошо! – согласился судья Маркхэм. Последовало несколько секунд напряженной тишины, затем судья Маркхэм развернулся на своем вращающемся кресле. – Суд объявляет короткий перерыв, пока судебный пристав найдет пропавших свидетелей, – распорядился он.
Мейсон повернулся к Питеру Кенту и, хлопнув ладонью по его колену, прошептал:
– Все хорошо, Питер! Через тридцать минут вы выйдете из здания суда свободным человеком.
Мейсон, войдя в офис, метнул шляпу на мраморный бюст Блэкстона. Шляпа точно попала в цель, развернулась и увенчала голову статуэтки самым лихим образом. Делла Стрит пыталась выглядеть невозмутимой, но ее глаза сияли, как звезды.
– Достигли голевой линии, шеф.
– Прямо между столбиками ворот.
– Когда же на вас нашло озарение? – спросила она.
– Будь я проклят, если знаю, – ответил он, усаживаясь на край стола и по-мальчишески улыбаясь. – Некоторые небольшие факты никак не укладывались в моем сознании. Какого дьявола Эдна Хаммер читает про лунатизм? Почему она установила замок на дверь? Почему фигура, которую Дункан видел пересекающей патио, остановилась у маленького кофейного столика и почему нож, который был заперт в ящике буфета, исчез? Почему Мэддокс звонил миссис Кент в три утра, раз он знал, что насчет совещания уже договорились? Я оставил без внимания многое из показаний Дункана, потому что пришел к выводу, что он из тех самодовольных эгоистов, которые могут дать ложные показания на полном серьезе. Дай ему только зацепку, а с остальными он справится и сам. Но он, несомненно, видел кого-то, разгуливающего в ночной рубашке. Когда он заявил, что надел очки, то лгал самым бессовестным образом. Очков на нем не было. Все, что он видел, – это одетую в белое фигуру, которая разгуливала при лунном свете. Когда последующие события подсказали ему, что эта фигура, по всей вероятности, должна была быть Кентом, то он внушил себе, что видел именно Кента. И в дальнейшем все более и более утверждался в своем предположении. Но все это ни в коей мере не проливало свет на таинственный телефонный разговор. Мэддокс достаточно изворотлив, чтобы избежать прямых доказательств своей причастности к телефонному разговору, который организовал Дункан, когда звонил миссис Кент около одиннадцати вечера. Его ответы на суде не дали мне никакой зацепки, что он при этом присутствовал. Я намеревался, конечно, вытрясти информацию об этом предшествующем телефонном звонке у Дункана при перекрестном допросе, так как из заявления миссис Кент при последующем телефонном разговоре явствовало, что совещание уже организовано адвокатом Мэддокса, а следовательно, Дункан вошел с ней в контакт. Но Мэддокс наотрез отказался от того, что звонил ей в три утра. Я не думал, что он решился отрицать то, что могло быть проверено. Это заставило меня сосредоточиться на Харрисе, и в ту же минуту, как я занялся этим, понял, что попал на верный след. Он оказался единственным, кто все время подливал масла в огонь. Постоянно пытался держать Кента под подозрением. Когда ему стало ясно, какой великолепной защитой на суде для Кента окажется лунатизм, то постарался выбить скамейку из-под его ног, заявив, что ножа уже не было в ящике, когда Эдна запирала буфет. Он дал поймать себя и вручить себе повестку как свидетелю. Очевидно, анонимно позвонил кому-то в офис прокурора и сделал парочку прозрачных намеков, и вот сержант Голкомб узнал о том, что я собираюсь подменить нож. Когда я спросил Эдну, она сказала, что никому не говорила об этом, но позже призналась, что, должно быть, проболталась Харрису.
